Мистификация

А у меня к горлу ком подошел, сдавливая горло все сильнее от тревожного предчувствия. Хотя нет, не предчувствия. Я просто понял тогда все. В одно мгновение. Перед глазами картинки в причудливом калейдоскопе завертелись, складываясь наконец-то в тот самый узор.

— Что именно ты ей рассказала?

— Ну пап. Да какая разница уже. Мне теперь самой стыдно… Все рассказала. Про то, что случилось тогда со мной. Про тебя…

— А что ты говорила про меня? — стараясь говорить все так же, не выдавая бушующего цунами, которое надвигалось все ближе, кажется вот-вот и меня засосет в сам эпицентр. — Да глупости всякие. Про Настю, и что поженитесь… Она даже согласилась на вашей свадьбе спеть.

Мне тогда показалось, что в меня кто-то в упор выстрелил. В ушах — гул, и кадры мелькают — ее отрешенный взгляд, застывшие слезы, фразы… тот наш последний разговор… — Почему так смотришь на меня, Андрей? — говорит еле слышно и смотрит так… внимательно, будто в моем взгляде ответ ищет.

— Как — так?

— Не знаю… не так, как обычно… — Соскучился потому что…

— Насмотреться хочешь? Чтоб не забыть?

И песня ее, жалобная, грустная, которая звучала так, словно она со мной прощается…

"Я была в твоем времени наверно временно

Я была в твоем имени цветом инея…"

А ведь так оно и было. Она на самом деле прощалась. Только я, дурак, не заметил тогда. Глаза предпочел закрыть, что с ней происходит что-то. Нужно было всю душу вытрясти, но докопаться. Только я о другом тогда думал. О том, что скоро моей будет. Что папашу ее, ублюдка, порешу и его черной кровью смою все прошлое, которое могло между нами встать. А она, она в те самые моменты уже решила все. Что лишняя.

Что попользуюсь и брошу. Отомщу и выброшу. И даже думая так, до самого утра обнимала, целовала с исступлением, гладила кончиками пальцев и в глаза смотрела, долго, не отрываясь, сдерживая застывшие слезы. Я не понимал ничего тогда. Думал, это от страха и волнения. И сейчас, осознав, что в ее душе творилось, забыл, как дышать. Ни одного сомнения не осталось, что не предала тогда. Не предала. Не подставила. Ушла с болью и разбитым сердцем, думая, что всего лишь игрушкой в моих руках была. Тоска, жалость и в то же время всепоглощающая радость слились сейчас воедино. Потому что вот оно — доказательство. Что не было обмана. Что не ошибся я в ней. Что найду и верну. Что это и есть то самое счастье, тот самый луч света, от которого мне не удалось спрятаться…

* * *

Вот потому не верил ей. Не верил этим колким фразам, которыми она пыталась меня оттолкнуть. Знал, что любит. Да этого и знать не нужно было. Это чувствовать надо. Можно миллион раз о любви сказать, петь о ней на языке сопливо-слезливых серенад под окном, кричать, надрывая горло, высокопарные фразы… Только это шелуха. Как вся эта блестящая мишура, которой была усыпана гримерка. Толстый слой косметики, под которым прячется боль, прикрываясь наигранной улыбкой. И такие же пустые люди вокруг, которые во все это верят.

А мне одного ее взгляд хватило, чтобы понять все. Чтобы увидеть, что ее душа все так же обнажена, хоть и пытается стыдливо прикрываться.

В угол забилась, шарахаясь от меня, как от прокаженного… а я понять ничего не могу, а потом крик Русого, что уходить надо вперемешку с выстрелами за дверью.

— Русый, бл***. Что происходит?

— Андрей, через пару минут поздно будет. Не уйдем, как планировали. Закругляйся…

Зыркнул на него яростно и дверь велел закрыть. К ней подхожу, а она все дальше отходит, смотрит в глаза, которые умоляют с собой забрать, но как будто какая-то неведомая сила отступать заставляет.

Рывком подскочил к ней и за плечи сжал.

— Послушай меня… Только внимательно… Александра, слышишь?

— Андрей, умоляю. Уходи сейчас, — и не выдерживает, плакать навзрыд начинает. — Так надо, прошу.

— Меня слушай, я сказал, — рявкнул, жалко ее было, только на истерики времени не было. У нас время на исходе. — Тебе всего несколько шагов сделать нужно. Слушай и запоминай. Готово уже все. Прекрати реветь.

Замолкла, смотрит на меня глазами испуганными, а я проклинать себя готов за этот страх. Но другого варианта не видел. Встряхнуть нужно было. Чтобы из ступора вывести, из которого она никак выйти не могла.

— Граф, — дверь опять распахнулась. — Мы из их охраны двоих положили. Тянуть уже некогда. Тут с минуты на минуту кипиш начнется, и ахмедовские прискачут. Им точно уже сигнал дали. Я готов был сейчас просто выхватить ствол и выстрелить ему в упор. Пусть заткнется. Закроет, на хрен, эту дверь и даст мне эти долбаные несколько минут. Побыть с ней наедине. Вывести из этого оцепенения, которое держит ее в своих стальных тисках. Александра, любимая моя, что случилось с тобой за это время? Где моя отчаянная и смелая Лекса, готовая идти напролом, если чего-то по — настоящему хочет. Я же знал ее именно такой. А сейчас я видел перед собой испуганную девочку, которая забилась в угол. Что-то в ней сломалось… ушло безвозвратно, и я должен был вернуть ее ей же самой.

Обернулся к Русому и отчеканил.