Повесив трубку, я вернулся к работе и не вставал до полуночи, пока не закончил последнюю часть рукописи. Сгреб в стопку все бумаги, порвал последнюю часть записи, свалил все это в корзину для мусора, а затем спустился в бар, чтобы пропустить стакан-другой. Я чувствовал себя слабым и до смерти уставшим. Подобная болезненность обрушивалась на меня без предупреждения, и даже вторая порция коньяка не смогла ничем помочь. Я был в Майами-Бич, в баре мотеля "Ньюпорт-Бич", не понимая, зачем и как я здесь оказался. Сидел одинокий, окруженный голосами, которых не слышал. В понедельник утром мне нужно быть в Нью-Йорке, но на меня навалилась тупая усталость, казалось, душа неожиданно опустела. Наверное, так себя чувствует плохо вооруженный солдат, идущий в бой с численно превосходящим противником, но знающий, что выбора у него нет: он должен идти, должен драться, прятаться, сражаться снова и отдыхать между выстрелами.
Я допил последний глоток коньяка, зная, что больше всего на свете хочу сейчас очутиться дома: на Ибице, с Эдит и детьми в нашем суматошном, веселом, шумном доме, быть в центре собственной жизни, а не болтаться где-то на задворках. Я оплатил счет в баре и принялся бродить по фойе, посреди мигающих огней и оглушительной музыки дискотеки. Мое место на Ибице, с Эдит. Ее любовь – это все, что только может пожелать любой нормальный мужчина, единственное, что вообще нужно человеку в жизни. Остальное – лишь игра. Приходилось играть. Но когда шум становился слишком громким или накатывала невыносимая усталость, мне просто хотелось поехать домой.
Но сделать этого я не мог, мне нужно было ехать в Нью-Йорк утром в понедельник. А до того времени я полечу на Сен-Круа с длинноногой блондинкой Анной, рядом с которой легко и можно забыть о своих призраках. И еще я буду притворяться, что жду человека, которого на самом деле там нет.
Глава 14
Смятение нашим врагам
Погода стояла прекрасная, шторм бушевал только в моей душе. Три или четыре раза в день Анна останавливалась у стойки портье гостиницы "Король Кристиан" в Кристианстеде, на побережье, и спрашивала, не было ли оставлено каких-либо сообщений:
– Вы уверены, что никто ничего не оставлял для мистера Ирвинга?
Каждый раз клерк или менеджер слабо покачивали головой.
– Я этого не понимаю, – сказала Анна мне.
– Я тоже.
– Пойдем нырять. Мы погрузимся на пятьдесят футов, и седовласый старец выползет из зарослей кораллов. Тогда ты и встретишься с Ховардом Хьюзом.
Так мы и сделали, но единственным седым человеком, которого мы встретили, был веселый инструктор по дайвингу, подбросивший нас на своем катере до рифов Оленьего острова. Два часа мы лениво парили среди тропических рыб и кораллов, а затем вернулись в гостиницу. Анна выяснила, что никаких звонков не было.
– Похоже, ты не волнуешься, – заметила она озадаченно.
– Волнуюсь, волнуюсь. Но сделать все равно ничего не могу. Остается только ждать.
До конца воскресенья, к моему притворному изумлению, ни Ховард, ни Джордж Гордон Холмс не позвонили и не связались со мной каким-нибудь другим способом. Мне ничего не оставалось, как днем взойти на борт самолета "Пан америкэн", чтобы вернуться в Нью-Йорк. Анна решила остаться на Сен-Круа еще на день. Отношения закончились так же быстро, как начались.
– Я тебя еще увижу?
– Иншалла, – ответил я.
– Что?
– Если я когда-нибудь вернусь во Флориду. Береги себя, Анна. Ты чудесная девушка.
Она выглядела немного обиженной, потом поняла, что я имел в виду, и улыбнулась, а я сел в такси и поехал в аэропорт.
Дом Марти Акермана был одним из самых элегантных в Нью-Йорке – частный особняк с белым фасадом на Парк-авеню, недалеко от 38-й улицы. Все семь этажей здания обиты панелями из тикового дерева, стены увешаны картинами Пикассо, Дюфи и старыми обложками "Сатердей ивнинг пост", а неприкосновенность и безопасность его обитателей обеспечивалась понатыканными в каждом углу камерами наблюдения и новейшей системой охранной сигнализации. Стоило неожиданно открыть не то окно не в то время, тревога звучала и в охранном агентстве, и в местном полицейском управлении. Марти поместил меня на пятом этаже, сказав:
– Чувствуй себя как дома, – и отправился на ужин со своей женой Дианой.
Дик позвонил в воскресенье, в десять вечера, через несколько часов после моего приезда. Он уже распаковал все свои вещи в номере "Командора".
– Как себя чувствуешь? – спросил я.
– Как будто меня весь день били. Газеты я уже видел. Думаю, мне лучше приехать.
После своеобразной экскурсии по дому мы устроились на пятом этаже. Я ввел его в курс дела и сказал:
– Мне кажется, Ховард собирается написать еще одно письмо Хэрольду Макгро.
Дик яростно замотал головой:
– Я так и знал, что ты собираешься выкинуть что-нибудь этакое в Нью-Йорке, именно поэтому и приехал.