Мистификация

– Для тебя его снова откроют.

– Спасибо большое. – И моя радость как-то сразу испарилась.

* * *

Марти Акерман встретился с Честером Дэвисом, подвергнув себя двухчасовой экзекуции разглагольствованиями и всяким бредом. Акерман особо отметил, что в книге нет ни слова о Роберте Майо, претенденте на невадскую империю, и Дэвису нечего бояться.

– Но он буквально пеной исходит, – сообщил Марти, – только говорит и ничего не желает слушать.

Я продолжил тему:

– Он никогда в жизни не встречался с Хьюзом, по его собственному клятвенному признанию. Человек на другом конце провода, скорее всего, самозванец.

Марти, если у него и существовали какие-то сомнения на наш счет, теперь полностью мне верил. Читая текст, отредактированный на предыдущих выходных в Коннектикуте, он заметил:

– Если человек, с которым ты встречался, не Ховард Хьюз, значит, он – Джон Пол Гетти. Говорю тебе, этот парень – молоток! Во всех Штатах не найдется и шести человек с такой проницательностью в денежных делах. Ты многого не знаешь о бизнесе и не понимаешь, насколько он великолепен. У меня есть пять миллионов баксов, и я держу все свои дела под контролем, но этот парень из другой лиги. Великолепен, – пробормотал Марти. – Я тоже летал на самолете, – добавил он, – и могу сказать: когда твой человек рассказывает о полетах, он знает, о чем говорит. Ты встречался с Хьюзом, никаких сомнений.

Я мысленно поблагодарил его за фразу о моих познаниях в бизнесе, исчерпывающихся вводным курсом по экономике для новичков в Корнелле лет этак двадцать назад. Большая часть рассуждений о бизнесе была взята из статей "Форчун", разбавленных фантазиями на тему "что бы я сделал, если бы был Ховардом" и обтекаемыми фразами. Природа доверчивости не переставала меня удивлять. А ведь Марти Акерман не был мечтательным издателем. Он владел пятью миллионами долларов, домом на Парк-авеню, загородным особняком на двадцать три комнаты и коллекцией картин французских импрессионистов. Он владел промышленным конгломератом, частным самолетом, банком и – только представьте – издательством "Кертис" и злополучной "Сатердей ивнинг пост". Добрый человек, жесткий в делах, но щедрый, преданный и гостеприимный к друзьям. Он помогал мне с того момента, как я сказал, что работаю с Ховардом Хьюзом над автобиографией миллиардера; он пришел ко мне на помощь, безо всяких условий, когда "Хьюз тул" объявила войну.

Как я мог сказать ему: "Слушай, Марти, тот гений бизнеса – это на самом деле я, а ты чертовски хорошо знаешь, что мне сложно отличить простую облигацию от конвертируемой облигации. Если я так великолепен, то почему не управляю "Дженерал моторс" или Ай-Би-Эм?" Я не мог даже намекнуть на это, потому что не только сделал бы Марти соучастником уже свершившегося предприятия, но и, что гораздо хуже, выставил его полным дураком. Я просто не имел права так поступить.

– Ты думаешь, Дэвис пытается провернуть аферу? – спросил меня Акерман.

– Ты имеешь в виду, он специально звонит двойнику в Нассау? Не знаю. Может, Честер и вправду верит, что говорил с Хьюзом. Все возможно.

– Боже мой, – пробормотал Марти. – Одно можно сказать точно: если с Маккалохом говорил какой-то актер, то у парня крепкие нервы. Но он такой тупой – как, интересно, он собирается выйти сухим из воды?

– Порочить, очернять, – процитировал я, покопавшись в своих запасах афоризмов: этот принадлежал кому-то из французских революционеров. – В итоге что-нибудь из сказанного да попадет в цель.

Наступило 22 декабря, мой последний день в Нью-Йорке. Я вылетал из аэропорта Кеннеди вечерним семичасовым рейсом на Мадрид и затем домой на Ибицу, чтобы встретить Рождество. С собой я вез тридцать девять полотен маслом и гуашью, оставшихся от выставки Эдит в галерее на Мэдисон-авеню два года назад. Наше самое худшее испытание, телефонный разговор Хьюза с Маккалохом, было позади, и я испытывал душевный подъем. Надо уехать из Нью-Йорка на волне уверенности, решил я.

В то утро в своем кабинете на двадцать девятом этаже "Макгро-Хилл" я нацарапал письмо Шелтону Фишеру. Мною овладело странное ощущение беспокойства, как будто я уже сошел со сцены, а на поле боя остались войска без командира. Они никогда не поднимут белый флаг капитуляции, но если хоть один фланг падет духом, то на Ибицу полетят срочные депеши, меня заставят вернуться и встряхнуть оборону. Больше всего на свете я хотел попасть домой и остаться там с Эдит и детьми. Но – toujours l'audace. Я написал:

Дорогой Шелтон!

Я чувствую, что должен поделиться с Вами своими соображениями по поводу нашего разговора в офисе вчера вечером.