К парапету подошла женщина с маленьким мальчиком, подняла ребенка на стену и протянула ему пакет с хлебом.
– Поторопись, Ханс, – сказала она недовольным голосом. – Холодно, и твой отец ждет нас.
Мальчик набрал полные ладони крошек и выкинул еду в воду. В футе от стены собралось еще большее количество птиц, они вспенивали черную воду крыльями. Крики, клекот и трубные звуки, издаваемые птицами, заглушали шум машин.
Как только мать с ребенком ушли, Эдит принялась выгребать бумаги из корзины, вздрагивая, когда ее пальцы касались мокрой апельсиновой корки или недоеденного сандвича. Лебеди продолжали горланить и требовать пищи. Эдит вздохнула, а затем, сообразив, что нужно сделать, радостно улыбнулась. Подойдя к стене, она взмахнула руками, и банковские бумаги Хельги Ренаты Хьюз с обрывками паспорта полетели прямо в скопище алчно раскрытых клювов. Клочки, упавшие на поверхность воды, тоже через пару мгновений исчезли, жадно проглоченные лебедями реки Лиматт.
Эдит опустила руки, сделала на радостях пируэт и стала медленно подниматься по каменным ступеням к бульвару, направляясь обратно в гостиницу. В гостиничном ресторане она съела копченого лосося, оленину и выпила полбутылки сухого белого вина "Йоханнесбург".
Затем моя жена поднялась наверх и упала на кровать. От пережитого ее била дрожь. Пришлось залезть под пуховое одеяло. Когда же она перестала дрожать, то провалилась в глубокий сон без сновидений, не успев даже раздеться, словно была пьяна. Свет в ее комнате горел всю ночь.
Часть четвертая
Желаю тебе жить во время перемен.
Глава 17
На сцену выходит Ховард Хьюз (или его заверенное факсимиле)
На этот раз пачки швейцарских франков, долларов и дойчмарок, которые Эдит привезла из Цюриха, мы распихали не только в доме, но и снаружи. Кое-что отправилось в тайник за балкой, другая часть была прикреплена к раздвижным дверям гардероба, еще одну пачку купюр я засунул в обогреватель, лежавший в коробке на книжной полке в спальне. К дому был пристроен маленький каменный сарай. В первую же безлунную ночь я расшатал и вытащил один из камней, более светлый, чем те, что его окружали, и засунул глубоко в стену пачку купюр на пятьдесят тысяч, обернутую дважды в полиэтилен и сверху еще в фольгу, чтобы уберечь деньги от сырости и мышиных набегов. При помощи молотка я крепко, как мне показалось, загнал камень обратно в стену.
Теперь оставалось только написать предисловие к книге где-то на десять или двенадцать тысяч слов. Из него я позволю редакторам "Лайф" выбрать пять тысяч для статьи. Проблема заключалась в том, чтобы сделать его как можно более насыщенным деталями, но в то же время попытаться избежать поводов для очередных воплей профессионалов из компании Хьюза. Держа все это в памяти, я провел несколько нервную беседу с Нью-Йорком: мы обсудили содержание будущей статьи в десять тысяч знаков, которую так жаждал "Лайф". Вне зависимости от хода публикации я пообещал прислать законченный текст к пятнадцатому января.
Погода на Ибице стояла по-зимнему холодная, и я работал в студии, включив оба обогревателя, которые тщетно сражались с холодным влажным воздухом с моря, проникавшим сквозь щели в балконной двери. Ноги мерзли, пришлось снять туфли, обернуть ноги электрическим одеялом и сунуть под стол на потрепанный мексиканский коврик.
Не хотелось вылезать из дома, поэтому я противился любой общественной деятельности, если не считать новогодней вечеринки, где я в течение всего вечера мусолил два бокала джина с тоником, и одного скромного ужина дома через два дня. В тот же вечер на Ибицу приехал Роберт Кирш из "Лос-Анджелес таймс".
Днем Барни слег с высокой температурой. Гости должны были приехать только к девяти, так что мы решили поехать в город за доктором. Стояла холодная сырая погода, моросил мелкий дождь. Как только я вывел "мерседес" из гаража, в зеркале мигнули фары такси, съехавшего на подъездную дорогу. Из машины вылезла большая бородатая фигура с портфелем. Это был Кирш, и я радостно окликнул его.
– Запрыгивай, – позвал я, – не то промокнешь до нитки! Мне нужно найти врача, а потом у нас запланирована вечеринка. Можешь остаться с нами. Бог мой, счастлив тебя видеть. Что ты здесь делаешь?
Он прилетел из Швейцарии. Кирш все еще работал книжным обозревателем в "Лос-Анджелес таймс", но хотел найти недорогое местечко, где мог бы жить и писать собственные романы.
– Ты столько лет пел дифирамбы этому острову, что я в конце концов решил увидеть его своими глазами.
Его жена и дочь должны были тоже приехать, если ему понравится Ибица.
– Но, Боб, это же здорово! Мы найдем тебе дом.
– И "Таймс" оплачивает всю поездку, – добавил он.
– Как, черт возьми, ты это устроил?
– Да ладно... не будь наивным. Они послали меня сюда взять у тебя интервью. Парень, ты стал чертовски популярным. К тому же, если ты, конечно, позволишь, мне бы очень хотелось прочитать рукопись.