– Блин, дерьмо какое, наглость беспредельная! – заорал я Дику, который стоял возле стола, громко фыркая, издавая горлом нечеловеческие звуки, колотя тазиком для белья в стену и периодически вопя: "Хорошо, Джо, передвинь-ка сюда это дерьмо!" – на каком-то невообразимом техасско-нью-йоркско-флоридском диалекте. – Вот это действительно меня взбесило!
Коллега посмотрел на меня с насмешливым выражением в глазах:
– Знаешь, если бы я не знал тебя получше, то сейчас бы поверил, что книга настоящая. Или, по крайней мере, что ты сам в это веришь.
– Не сбивай меня с мысли, – возмутился я. – Я должен поддерживать в себе должный накал ярости для письма, которое собираюсь написать.
– Да, о Бвана Станиславский. Слушаю и повинуюсь.
Он со стоном потянулся, а потом ушел в свою спальню. Спустя секунду оттуда послышалось клацанье пишущей машинки.
* * *
Сочинение второго письма опять затянулось далеко за полночь. Дик печатал до пяти часов утра, с перерывами на завтрак и обед, а затем, спотыкаясь и засыпая на ходу, побрел в кровать, пока я принялся за проработку финального варианта. Потом я засунул письмо в незапечатанный конверт и положил в холодильник рядом с куриной печенкой, где Дик найдет его утром и отнесет на почту.
Помпано-Бич,
6 сентября 1971 года
Дорогие Беверли и Альберт!
По-видимому, никто в «Макгро-Хилл» не понял намерение и тон моего письма от тридцать первого августа, так что мне придется разъяснить вам некоторые вещи максимально возможным простым языком. Я намеренно не изложил в предыдущем послании факты, которые можно было принять за хвастовство, что было ошибкой: вам необходим спектакль. Но вы все равно его не получите. Зато узнаете подлинные факты.
Самое главное заключается в том, что требования, процитированные в том письме, не являются моими требованиями. Мне они не нравятся, так как в результате деньги из моего кармана переходят в карман Октавио. Но это его требования. Я просто излагаю их вам, причем после ожесточенного спора, до пены у рта. Когда я писал, что «переговоры неуместны», то выражал не свое отношение, а его.
Едва ли остался хоть один аргумент, выдвинутый вами по телефону, который я бы не высказал X., причем в самых цветистых выражениях. Я вам говорил – его обычным ответом было: «Чепуха». С любой логической точки зрения к нему не пробиться. Когда ему не нравится тема разговора, он просто не слушает. Но, надо сказать, X. такой не один.
Вы тоже не понимаете, насколько я на грани, готов бросить все и выйти из дела, несмотря на вовлеченные в предприятие деньги. Это так. На меня давят с двух сторон, я между молотом и наковальней, но я просто стараюсь сделать свою работу и очень не люблю, когда на меня кричат. Вы думаете, что я наивен, так как верю его словам. Он думает, что я наивен, так как верю обещаниям «Макгро-Хилл». В каком-то смысле, я представляю «Макгро-Хилл» ему, а его – «Макгро-Хилл», но не хочу, отказываюсь быть ответственным за то, что вы говорите. Поэтому умываю руки и ничего не буду делать.