Мистификация

Двенадцатое июня, суббота, сезон уже давно прошел, но нам пришлось немало поколесить по окрестностям, проехать Палм-Спрингс вдоль и поперек дважды, прежде чем мы наконец отыскали мотель без таблички "МЕСТ НЕТ". Заведение носило имя "Черный Ангус" и выглядело не лучше и не хуже, чем лепные дворцы, дружным строем промаршировавшие перед нами: засыпанная гравием парковка, где заняты все места в тени, да бассейн размером с ванную, в котором спасались от жары утомленные зноем тела.

– Похоже на одно из тех неописуемых местечек, которые так любит выбирать Ховард для встречи с тобой, – заметил Дик, когда мы зарегистрировались и шли по коридору в свои комнаты. Затем он широко зевнул. – Все, сейчас у нас сиеста. Я тебя растолкаю, когда солнце опустится за нок-рею.

После ужина и кофе мы в очередной раз принялись выстраивать план будущих действий. Палм-Спрингс, как мне казалось, вполне подходил для встречи Ховарда и Дика.

– Это будет чистая случайность, – расписывал я. – Он войдет в мою комнату несколько раньше срока и обнаружит там тебя.

– А зачем мне с ним встречаться? – спросил Дик.

– А ты не хочешь?

– Судя по тому, что мы уже о нем узнали, абсолютно не хочу.

– То есть ты хочешь сказать, что тебе абсолютно неинтересно, кто же он такой на самом деле? Подумай, какую шикарную историю ты сможешь рассказать своим внукам.

– Мне кажется, ты перетрудился, – решил Дик.

– Хорошо, забудь о внуках. Сконцентрируйся на "Макгро-Хилл". Проблема в том, что я единственный, кто видел Хьюза. Может настать день, когда мне понадобится свидетель.

– Мне хватит и фотографии.

Какое-то время Дик мрачно смотрел на меня, но после коньяка воспрял духом, и план стал обрастать подробностями. Ховард застанет нас обоих в комнате. Разумеется, Дик слишком широк в плечах, чтобы прятаться под кроватью, и слишком приметен, чтобы сойти за коридорного. После неловкой паузы я представлю их друг другу. Хьюз удостоверит свою личность.

– И предложит мне чернослив, – с воодушевлением сообщил Дик.

– Чернослив? Почему чернослив?

– А я откуда знаю? Может, он в это время мучился от запора. В кармане у него была упаковка экологически чистого чернослива, а подходящих слов он придумать не смог, поэтому вынул пакетик и сказал: "Возьмите сливку". Старался показаться дружелюбным.

– А какой чернослив ты имеешь в виду?

– Свежий, из долины Санта-Клара. Там растут лучшие сливы. Ховард ест только лучшее. Разве ты не рассказывал мне, что он летает в Пуэрто-Рико за бананами? А потом мы слегка поговорили об экологически здоровой пище и витаминах, пока ты стоял рядом и дулся, так как ни черта не смыслишь в таких жизненно важных вещах, а потом я ушел.

– Творчески мыслишь. Как он выглядит?

– Очень высокий, очень худой, походит на свои фотографии двадцатилетней давности, только на двадцать лет старше, естественно, – засмеялся Дик. – Усы, морщинистое лицо, печеночные пятна на руках. Кстати, а рукопожатием мы обменялись?

– Ты рехнулся? Ты протянул руку, но потом быстренько убрал ее за спину. Вспомнил, что Ховард панически боится микробов. Он никому не пожимает рук.

– Даже тебе.

– Я – другое дело. К тому же Хьюз проверил меня и присвоил категорию в с плюсом за чистоту.

После этого мы разработали систему Ховарда для классификации антисептических качеств его друзей и знакомых. Его люди собирали материалы на всех, и каждому делу были присвоены буквы "А", "Б", "В" и "Д", что означало в обратном порядке: "омерзительно", "грязно", "умеренно грязно", "умеренно чисто". Система нашла свое окончательное завершение в "Автобиографии", когда наш герой излагал свои взгляды на микробов и загрязнение.

Мы легли спать рано, и на следующее утро, предварительно повалявшись около бассейна, пока жара не стала просто невыносимой, я позвонил тете, Биб Хэмилбург, и принял приглашение на ланч в загородном клубе вместе с ее приятелем. Я предупредил, что я с другом, и она сказала:

– Приводи и его.

После ланча мы поехали в дом приятеля моей тети, особняк стоимостью в четверть миллиона долларов, безупречный как снаружи, так и изнутри. Он был призван отражать статус владельца: богато украшен декоратором со склонностью к эклектике и стерилен, как десерт с глянцевой открытки. Нас провели по дому, показали каждую комнату. Все вокруг пронизывала неопределенная атмосфера скуки и печали, а тетя с гордостью демонстрировала нам признаки благополучия: управляемые ногами полки в ванной, чтобы не нагибаться за дезодорантом; спальня хозяев дома, устланная одеялами с электрическим подогревом; магнитофон с реверсом, проигрывавший обе стороны кассеты автоматически; вид на поле для игры в гольф. Я подумал об Эдит, о нашем разваливающемся старом finca, окруженном кактусами и миндальными деревьями, и на меня накатил острый приступ тоски по дому. Я стал практически иностранцем в той стране, где вырос, скучал по Ибице, жене, детям, возящимся в песочнице, обезьяне, а еще по своей лодке, пришвартованной у пристани клуба "Нотико".

– Мило, – сказал я, стараясь подбавить в голос хоть каплю энтузиазма. – Красиво... – И посмотрел на часы: – Боюсь, нам уже надо уходить.