Мистик-ривер

Кейти. Самый звук ее имени, проносясь в мозгу, наполнял мышцы Брендана веселящим газом, так что казалось, он и по воде пройдет, и поднимет в воздух автобус, а подняв, швырнет его через улицу.

Брендан Харрис сейчас любил всех и каждого, потому что он любил Кейти, а Кейти любила его. Он любил толкучку в вагоне, пахнущий гарью туман и визг отбойных молотков. Он любил своего никчемного старикана-отца, который ни разу не послал ему открытки ни на Рождество, ни в день рождения с тех самых пор, как бросил их с матерью, когда Брендану было шесть лет. Он любил утра понедельников; и глупые комедии, над которыми даже слабоумный и тот не смеется; и стояние в очередях. Он даже работу свою любил, хотя больше он на нее и не пойдет.

Завтра утром Брендан оставит этот дом, оставит мать, выйдет из обшарпанной двери и по разбитым ступенькам спустится на широкую улицу, окаймленную двумя рядами припаркованных машин, выйдет словно под музыку, и не какую-нибудь заезженную чушь собачью, а под звуки гимна. Да, гимна — вот как он выйдет на улицу и пойдет по середине мостовой, и пусть на него чуть не наезжают машины, сигналя клаксонами, он пойдет в самый центр Бакинхема, возьмет за руку свою Кейти, и потом они навсегда уедут отсюда, взбегут по трапу самолета, отправятся в Лас-Вегас, и там свяжут свои судьбы крепко и нерушимо, а Элвис прочтет из Библии и спросит, берет ли он в жены эту женщину, а потом спросит у Кейти, берет ли она в мужья этого мужчину, — и конец, сделано раз и навсегда. Они поженятся и не вернутся сюда никогда в жизни, назад пути не будет, а будут только они с Кейти и сияющая и чистая дорога впереди, жизненный путь, очищенный от прошлого, от всего окружающего.

Он оглядел комнату. Одежда упакована. Дорожные чеки «Америкен экспресс» упакованы. Сапоги упакованы. Фотографии его и Кейти. Портативный плеер, диски, туалетные принадлежности — все упаковано.

Он оглядел то, что оставалось. Постеры — Берд и Пэриш, Фиск, уделавший всех на соревнованиях в 75-м. Постер с Шарон Стоун в белом узком платье (свернутый и засунутый под кровать с того вечера, когда он впервые залучил к себе Кейти, но все же…). Половина всех дисков — тех, что он слушал раза два, не больше, все эти Макхаммеры и Билли Рей Сайрусы, будь они неладны… И пара обалденных, в двести ватт, усилителей фирмы «Сони», часть его настольной Иенсеновской системы — и за них он расплатился прошлым летом, когда крыл крышу Бобби О'Доннелу.

Тогда он впервые смог заговорить с Кейти. Господи. И всего-то год прошел, а кажется, не то десять лет, не то одно мгновение. Кейти Маркус. Он знал ее, конечно, — кто в этом районе не знал ее, такую красотку? Но мало кто знал ее по-настоящему. С красавицами всегда так. Это только в кино, на экране красота располагает и кажется доступной, а на самом деле она как высокая ограда, которая не пускает тебя, заставляет сторониться.

Но Кейти, ребята, с самого первого дня, когда заявилась на строительную площадку вместе с Бобби О'Доннелом и он оставил ее там, потому что ему и его дружкам пришлось отлучиться по какому-то неотложному делу и они словно забыли о ней, так вот она с самого начала была такая простая, такая естественная; она вертелась возле Брендана и не отошла даже тогда, когда он занимался сваркой — пижонка этакая. Она знала, как его зовут, и сказала: «Как же такой хороший парень, как ты, Брендан, стал работать на Бобби О'Доннела?» Брендан. Она произнесла это имя так легко, словно век повторяла его. Брендан, стоявший в это время на краю крыши, чуть не свалился оттуда в обмороке. Именно в обмороке. Ей-богу. Вот как она на него действовала.

А завтра, как только она позвонит, они уедут. Уедут вместе. Уедут навсегда.

Откинувшись на подушки, Брендан воображал себе ее лицо. Оно плыло над ним, как луна. Он знал, что не заснет. Слишком взвинчен, чтобы заснуть. Ну и пусть. Он лежал в темноте, а Кейти плыла над ним, улыбаясь, и глаза ее блестели, освещая мрак.

* * *

В этот вечер после работы Джимми Маркус и его родственник Кевин Сэвидж зашли выпить пива в «Охотнике» и сейчас сидели за столиком у окна, наблюдая, как мальчишки на улице играли в травяной хоккей. Мальчишек было шестеро, и, борясь с надвигавшейся темнотой, они продолжали играть, и в сумраке их лица казались стертыми. «Охотник» располагался в закоулке возле боен, и для хоккея это было, с одной стороны, хорошо, потому что машины сюда почти не заезжали, а с другой — плохо, так как фонари в этом месте уже второй год не горели.

Кевин был хорошим собутыльником, потому что был не слишком словоохотлив, как и Джимми, и они сидели и тянули свое пиво, слушая шарканье резиновых подошв, стук деревянных клюшек и внезапный металлический скрежет, когда от удара резина соскакивала со стержня.