Мистика

Они посмотрели на небо, успокаивая себя. Большая Медведица была там.

— Как часто? — спросил он ее.

— Все чаще и чаще.

— Пошли в дом.

В обшитой панелями прихожей было пусто. Ричард сразу заметил, что турецкий ковер снят и лежит у стены, свернутый огромной колбасой, будто гигантская затычка от сквозняка. Пол был деревянный, из отполированных дощечек, уложенных елочкой, с вырезанными в уголках незаметными охранительными знаками.

Катриона задохнулась от ужаса.

— Оно было здесь, — охнула она. — Мгновения назад.

Она разглядывала пол, упав на колени и ощупывая дерево руками в перчатках.

— Вот тут, — сказала она, почти у подножия парадной лестницы. Та все еще была застелена ковром, багряной дорожкой, прижатой медными прутьями.

Катриона принялась тянуть дорожку вниз, выдергивая гвозди с крупными шляпками. Ричард подошел к ней и помог подняться. Когда он поднимал ее, у нее захрустело в коленях. Она была пугающе легкой, казалось, ее может унести ветром.

— Поднимите ковер, — попросила она.

Он достал свой швейцарский армейский нож и при помощи отвертки снял пять нижних прутьев. Будто фокусник, выхватывающий скатерть из-под расставленного на ней обеденного сервиза, он сдернул дорожку, треща отлетающими гвоздями, и забросил ее конец на верхнюю ступеньку. Раздался громкий шлепок.

Катриона снова задохнулась. Ричард понимал, каково ей.

На гладком дереве ступеней был выжжен черный человеческий силуэт, будто тень, которую оторвали и выкинули прочь. Казалось, она медленно ползет наверх, к лестничной площадке, одна рука с растопыренными пальцами вытянута, другая вот-вот присоединится к ней, подтягивая туловище тени кверху.

— Только что это было на первом этаже, — сказала Катриона. — А до этого снаружи — такие же обгоревшие пятна на газонах, на подъездной дорожке — на гравии! — и на крыльце. Под ковриком у порога.

— Вы видели, как оно движется?

— Это все равно что караулить чайник, Ричард. Я часами сидела, уставившись на него, не давая ему двигаться, удерживая на одном месте. Но стоит только на миг отвернуться, и оно движется.

Он сел на ступеньку, прямо под человеком-тенью. Контуры тени были четкими. Светлое дерево вокруг оставалось все таким же слегка пыльным, но силуэт был матово-черным. Он больше походил на пятно, чем на выгоревшее место. Джеперсон потрогал его кончиками пальцев, потом положил ладонь туда, где у человека-тени должна была быть поясница.

— Оно теплое, — сказал он. — Температуры тела.

Такое ощущение, будто у человека сильный жар. Он взглянул на свои пальцы. Чернота не перешла на них. Он со щелчком открыл самое длинное лезвие ножа и провел им по щиколотке тени. Чернота уходила вглубь дерева.

— Там есть и другие, они собираются на торфяниках.

Он обернулся к Катрионе. Женщина была как натянутая струна, и Джеперсон был не настолько глуп, чтобы пытаться успокаивать ее. Она достаточно долго имела дело со сверхъестественным, чтобы понимать, насколько это серьезно.

— Это нападение, — сказал он, вставая, отряхивая пыль со своих расклешенных брюк лососевого цвета. — Но откуда?

— Эдвин не скажет. Но я уверена, что это связано с войной.

Когда люди говорят «война», они, в зависимости от своего возраста, имеют в виду Первую или Вторую мировую. Но Катриона говорила о более продолжительном конфликте, включавшем в себя обе мировые войны. Он начался намного раньше, в середине XIX века — никто точно не мог сказать, когда именно, — но окончился в 1945-м году, и это было поражением не только Германии и Японии, но и древней, не вполне человеческой силы, орудием которой была ось «Рим — Берлин — Токио».

За пределами клуба «Диоген» почти никто не догадывался об этой войне. Ричард, не помнивший своего детства, столкнулся лишь с ее последствиями. Он слышал, как оценивает это противостояние Эдвин, изучил множество документов в закрытой библиотеке клуба и постоянно видел отдаленные последствия борьбы двух сил, вплетенные в судьбы мира, совершенно невидимые для большинства людей, но горящие ярче неона в глазах посвященных.

— Эдвин говорит, что она не окончена. Что мы совершили огромную ошибку.

Ричард смотрел в светло-голубые глаза Катрионы, завороженный их немеркнущей красотой, и чувствовал ее сдерживаемый ужас. Он обнял свою наставницу и услышал, как она потрясенно вскрикнула.

— Мы просмотрели, — сказала она.

Он обернулся, продолжая держать Катриону за плечи.

На лестнице выделялась оранжевая зарубка от ножа, там, где он поскреб дерево. Нога тени была на ступеньку выше, голова и руки — под прикрепленными к лестнице остатками ковровой дорожки.

— Если оно оказывается полностью под ковром, то способно двигаться молниеносно. Когда его не видят, оно свободно.

Он отпустил Катриону и занялся прутьями, прижимающими ковер. В считаные минуты он снял укрытие с головы тени и закинул всю дорожку на площадку второго этажа.

— Я останусь здесь и буду караулить, — сказала она. — А вы идите к Эдвину. Он в камере обскуре. [72]