Вскоре Далай-лама оставил Калимпонг. Его войска разбили китайцев. Он праздновал победу и возвращался в Лхасу. Я поехала попрощаться с ним в селение, расположенное под перевалом Желеп. Прибыв на место, Далай-лама должен был остановиться, гораздо раньше его, я застала там нескольких сиккимских царедворцев, бывших в большом волнении. На них лежала обязанность подготовить временное жилище для государя-ламы, но — как это всегда бывает на Востоке — необходимые вещи доставили слишком поздно; мебель, ковры, драпировка — еще ничего не было расставлено, а прибытия высокого путешественника ждали с минуты на минуту. В горном домике суетились обезумевшие господа и слуги. Я стала помогать и устроила из подушек ложе для Далай-ламы. Некоторые из присутствующих уверяли, что это принесет мне счастье в этой жизни и во всех последующих воплощениях.
Уж не это ли помогло мне впоследствии дойти до самой Лхасы?
Я еще раз беседовала с владыкой Тибета. Его мысли, по-видимому, теперь всецело были заняты политикой. Все-таки он еще раз благословил всех продефилировавших перед ним верующих своей метелочкой из лент, но чувствовалось, что сердцем он уже далеко за пограничным перевалом и занят соображениями о результатах одержанной победы.
Следующей осенью я уехала из Сиккима в Непал, а затем пробыла около года в Бенаресе. Здесь я долго жила в ранней молодости и теперь с удовольствием посетила старые места. Члены теософического общества оказали мне любезный прием и предоставили в мое распоряжение дом в своем прекрасном парке. Аскетическая красота этого жилища прекрасно гармонировала с мистической атмосферой святого Шивы и соответствовала моим вкусам. Я снова прилежно принялась за изучение Веданты и немного забросила ламаизм, так как надеялась получить когда-нибудь возможность углубить мои сведения о нем. Я совсем не собиралась уезжать из Бенареса. Но неожиданное стечение обстоятельств, оставшихся навсегда для меня неясными, вынудили меня однажды утром сесть в поезд, отправлявшийся в Гималаи.
Глава 2
В Гангтоке я застала одного Бермиак Кушога: лама из Энше уехал в Тибет, в Жигатзе и вернулся только через несколько месяцев, Давасандюпа пригласили переводчиком британского представителя на Китайско-Тибетскую конференцию в Индии. Старый махараджа умер и ему наследовал его сын Сидкеонг-тюльку, которой не мог уже много времени посвящать изучению ламаизма. Составленные мною путевые планы нельзя было реализовать, все препятствовало осуществлению моих желаний. Мало-помалу мне стало казаться, будто все окружающее дышит неприязнью. Меня преследовали какие-то невидимые существа, убеждали уехать, гнали прочь, внушали, что все равно не позволят ни совершенствовать мои познания в ламаизме, ни продвигаться дальше в глубь Тибета. Эти существа стали являться мне наяву. Я видела, будто они ликуют уже после моего отъезда, радуются моему изгнанию.
Можно было объяснить все явления лихорадкой, неврастенией, вызванной неудачами и усугубляемой умственным переутомлением. Некоторые, может быть, усмотрели бы здесь действия оккультных сил. Чем бы это ни было, мне не удавалось справиться с состоянием одержимости, граничившим с галлюцинациями. Успокоительные средства не помогали. А не поможет ли мне перемена обстановки?
Пока я размышляла, где мне устроиться, не покидая Гималаев, владыка Сиккима, сам того не подозревая, предупредил мое желание, предложив мне поселиться в Подангском монастыре, расположенном в пятнадцати километрах от Гангтока в лесах, почти постоянно окутанных густыми туманами.
Отведенное мне помещение состояло из огромной угловой комнаты на втором этаже храма и необозримой кухни, где по тибетскому обычаю спали два слуги. Свет небесный вливался в мое жилище через две колоссальные амбразуры. С таким же гостеприимством они пропускали ветер, дождь и град сквозь отверстия, зиявшие по обе стороны каждого окна, так как слишком узкие рамы касались стены только по вертикали.