Мистицизм

В самом начале христианской эры мы наблюдаем три великих источника, из которых, в принципе, могли развиться традиции мистицизма, — это доктрины или умозрительные системы Греции, Востока и Христианства, т. е. ранней апостольской традиции. На деле все три источника внесли свою лепту, однако там, где христианство вдохнуло новые силы в трансцендентализм, греческий и восточный тип мышления породили основные формы, в которых он смог выразиться. По самой своей сути христианство глубоко мистично. Если оставить за пределами нашей дискуссии личность самого Основателя этой религии, то уже св. Павел и автор Четвертого Евангелия, — одни из самых ранних миссионеров христианства, — являют собой очевидные примеры мистиков самого высокого ранга. Большая часть духовной истории раннего христианства все еще остается неизвестной, однако в доступных свидетельствах мы находим многочисленные, хотя и рассеянные указания на то, что мистическая жизнь была совершенно естественной для Церкви и врожденному мистику не было нужды искать вдохновения за пределами своего вероучения. Не только послания св. Павла и сочинения Иоанна Богослова, но также и дошедшие до нас ранние литургические фрагменты и такие примеры примитивной религиозной поэзии, как "Соломоновы Оды" и "Гимн Иисусу", показывают, как близко по духу мистическое выражение подходит к образу мысли Церкви и как легко эта Церковь могла бы поглотить и преобразовать мистические элементы философии ессеев, орфических таинств и неоплатонизма.

К концу II века подобная тенденция получает блистательное письменное выражение в трудах Климента Александрийского (ок. 160–220), впервые использовавшего терминологию языческих таинств для выражения христианской теории духовной жизни, а также его великого ученика Оригена (ок. 183–253). Тем не менее после св. Павла первый человек, о котором сегодня можно с определенностью говорить как о мистике-практике самого высокого ранга и в чьих сочинениях мы обнаруживаем центральную доктрину мистицизма о единении с Богом, был язычником. Речь идет о Плотине, великом философе-неоплатонике из Александрии (205 — ок. 270). Его мистицизм ничем не обязан христианской религии, которая никогда не упоминается в его сочинениях. С интеллектуальной точки зрения он основывается на платонизме, а кроме того, в нем ощущается влияние таинств и, вероятно, некоторых восточных культов и философских систем, процветавших в Александрии в III веке. И тем не менее истый метафизик Плотин был в большой степени наделен трансцендентным даром и находился под влиянием пламенной страсти к Абсолюту. Сочинения Плотина интересны для нас, поскольку его интеллектуальные построения способствовали созданию средств для выражения мистического опыта. Последователь великого философа Порфирий оставил в своих записках свидетельство о том, что четыре раза видел своего учителя в экстазе единения с «Единым».

Неоплатонизм, ярким представителем которого был Плотин, стал той средой, в которой — как христианский, так и языческий — мистицизм находил свое выражение на протяжении первых шести столетий. Однако, поскольку мистицизм представляет собой образ жизни — переживание Реальности, а не ее философское описание, — не следует отождествлять неоплатонизм и мистицизм, который всего лишь использовал его язык. Порфирий (233–304) — любимый ученик Плотина — также, по-видимому, унаследовал в какой-то мере мистицизм своего наставника, однако неоплатонизм в целом следует относить к запутанным, полурелигиозным философским учениям, содержащим множество несогласованных элементов. Появившись в то время, когда разрушение язычества было практически завершено, а христианство еще не успело завоевать просвещенный мир, это учение было очень привлекательно для людей духовного склада, а также для тех, кто жаждал приобщения к таинственному и оккультному. Неоплатонизм столь категоричен в утверждениях об иллюзорности всего преходящего, что даже выходит за рамки идеализма своего духовного прародителя — Платона. Он также учит о существовании Абсолютного Бога, "Необусловленного Единого", которого возможно познать в созерцании или экстазе, — и здесь он напрямую взывает к мистическим инстинктам человечества. Таким образом, естественные мистики, жившие во времена наибольшей популярности этого философского учения, находили в нем готовое средство для выражения своего собственного интуитивного ощущения реальности. Поэтому ранний европейский мистицизм — как христианский, так и языческий — предстает перед нами в одеяниях неоплатонизма и говорит языком Александрии, а не Иерусалима, Афин или Рима.