Мистицизм

Человек должен полностью перестать думать о себе, даже если в мыслях он привык к самоумалению. Он должен искоренить все свои эгоистические побуждения, в том числе личное, т. е. опосредованное эгоизмом желание ощущать присутствие Бога. Только в этом случае он сможет достичь гармонии с Реальностью. Преодоление эгоизма подразумевает "опустошение души", полное и безусловное предание себя великому потоку Абсолютной Жизни, о чем можно прочесть у авторов многих мистических сочинений. Здесь, как и на этапе очищения, условием выхода на более высокие уровни бытия есть смерть: отречение, уничтожение привязанности, освобождение места. Нищета духа восходит на Крест и обретает там полную опустошенность, в отказе от всяких надежд на духовное вознаграждение. Духовное удовлетворение должно теперь пройти тот же путь, что и удовлетворение чувственное. Даже стремление сознательно идти на жертвы и накладывать на себя жесткие ограничения исчезает, а его место заполняется полной трагизма апатией и абсолютной беспомощностью. Девиз мистика: "Я ничто, я не имею и не желаю ничего" должен теперь не просто выражать непривязанность к чувственным впечатлениям, но и полную поверженность в смирении перед Сущим.

В нравственном плане это душевное состояние, к достижению которого направлены эти внутренние испытания, представляет собой глубочайшее смирение. "Все сводится, — говорит Таулер, — к бесконечному утопанию к бездонной пустоте". И продолжает:

"Если бы человек спросил: "Господи, Кто же Ты, если я могу надеяться достичь Тебя лишь непроторенной стезей страданий?" — Господь бы ответил ему: "Я есмь Бог и Человек, но превыше всего Бог". Когда бы человек с готовностью ответил из глубины своего сердца: "Я же ничто, и даже менее ничто", — все тотчас свершилось бы, ибо Лик Божий может явить себя лишь там, где ничего нет.[867] Учителя твердят, что с введением новой формы старая должна выйти из употребления… Подобно этому я говорю: если человеку суждено облачиться в Бытие, должны исчезнуть все образы, которые он получил в своем ли восприятии, или в познаниях, или в трудах, или в самообуздании, или в самодовольстве. Когда св. Павел ослеп, он увидел Бога. Так же и Илия — когда он закрыл лицо покрывалом, Бог явился ему. Все крепкие скалы должны быть разрушены, все, на чем может почивать дух, должно быть устранено. И когда все формы прекратили свое существование, преображение человека совершается в мгновение ока. И тогда ты можешь войти, и войдя, услышишь, как Отец твой Небесный говорит тебе: "Ты будешь называть Меня Отцом и будешь входить ко Мне всегда, погружаясь каждый раз все глубже, все ближе. Ты будешь окунаться в неведомую и безымянную бездну, и в ней, превыше всех сил и чудес, всех образов и подобий, ты будешь терять, отвергать и даже сокрушать себя". В этой потерянности ничего не будет видно, кроме основания, которое покоится на самом себе. Везде тебя будет окружать одно Бытие, одна Жизнь. Вот каков смысл сказанного об этом, что тогда в человеке больше нет ни познания, ни любви, ни чувств".[868]

Очевидно, что радикальные изменения в характере человека, которые сопутствуют процессу искоренения эгоизма, не могут протекать без потрясений. Они знаменуют собой отрицательный аспект "об'oжения", в ходе которого для человека исчезают "все образы, которые он получил в своем ли восприятии, или в познании, или в трудах, или в самообуздании, или в самодовольстве". Душа не ведает больше о «себе» и «моем», она теряет, отвергает и сокрушает себя, "погружаясь каждый раз все глубже, все ближе" к Единому. Так продолжается до тех пор, когда ничего уже больше не видно, "кроме основания, которое покоится на самом себе" — основания души, на котором она достигает единения с Богом.

"Везде тебя будет окружать одно Бытие, одна Жизнь", — в этих словах итог всей мистической деятельности. Речь идет о состоянии равновесия, в направлении которого движется — или, лучше сказать, прокладывает себе путь — душа через мрак и страдания глухой ночи.

"После многих умираний, — говорит г-жа Гийон в одном из наиболее поэтических своих отрывков, — душа в конце концов обретает покой в руках Любви, однако она не в состоянии осязать эти руки… Когда в огненной пустыне душа превратится в горсть праха, в этой горсти останутся семена бессмертия, которые сохранились в этом огне и взойдут, когда наступит их время. Однако душа не ведает об этом и не надеется больше увидеть себя живою". Более того, "оказавшись в пустыне, душа живет в ней, не лелея никаких желаний выйти из этого состояния и возродиться вновь, ибо теперь она лишь прах. Она должна стать тем, чего больше не существует, чтобы Поток мог низринуться и затеряться в Море, не обретаясь больше ни в каком «я». И тогда он и Море станут единым целым".[869]

А вот что говорит об "опустошенной душе" Хилтон: