Митя

Нащупав ногами пол и протерев глаза, я сразу бросил взгляд в угол комнаты, где лежала книга, но на полу ничего не было. Выдохнув, я порадовался мысли, что это был дурной сон.

— Мам? — мой голос разошелся по дому и вернулся ко мне слабым эхом. Никого не было. На столе нашей кухни стояла чашка уже остывшего супа. Из распахнутого окна до меня доносились голоса — маменька с кем-то говорила через забор.

Закончив с супом и хлопнув добрую кружку компота, я направился на улицу. Грей, как всегда, встречал меня радостным вилянием хвоста, подпрыгивал, вставая на задние лапы, и ластился у моих ног. А появился он у нас три года назад при следующих обстоятельствах.

Дед Илья, со Школьной улицы, в поисках самогона для поправки здоровья, держа за пазухой маленького щенка, бродил по улицам, предлагая обмен.

— Егор! — ударил он грязным сапогом в калитку. — Тащи пузырь, я тебе волка принес!

Батя продолжал колоть дрова, не обращая внимания.

— Смотри! — доставая из-за пазухи щенка, гордо, будто это было сердце, а он был Данко, тряс в воздухе мягким комком гость. — Литр ставлю, что на зверя пойдет!

— А если не пойдет? — равнодушно, не поворачивая голову, произнес батя.

— Ну не пойдет, так не пойдет. Вон, у тебя Граф уже старый — год-другой и сдохнет, кто лаять будет?

— Не твое дело. Ступай, куда шел.

— Ну Егор, не будь сволочью, опохмели дядьку, чай не чужие… — с обидой в голосе произнес дед Илья.

К слову, дядькой он бате не приходился, а говорил так всем, кто годился ему в сыновья. А если что-то сильно надо было, так сразу все у него становились «сынами», да «дочками». Жил он один, бабка его Богу представилась когда меня еще на свете не было. Хозяйства своего не имел, из животины был только черный кот по кличке Штепсель. Имелось у него раньше занятие, за которое его в деревне ценили и уважали — резал по дереву мастерски. Половина ставень на окнах, а у кого и ворота, в деревне были сделаны его руками. Но то ли одиночество, то ли водка сгубили его, и рубанок вместе со стамесками покрылись толстым слоем пыли на чердаке. Большую часть времени он сидел со Штепселем на крыльце своего дома, и ждал тетю Таню с пенсией.

Денег всегда не хватало, а выпить дед Илья любил, поэтому рад был подсобить кому-нибудь по хозяйству, лишь бы налили, да рассказы его выслушали.

— Хрен с тобой, старый, оставляй! В лес не пойдет — кастрирую!

— Зачем сразу так? Может щенки добрые выйдут?

— Да не его, а тебя, дурень!

— Тьфу на тебя! — с горечью пробормотал старик, медленно разворачиваясь и уходя.

Этот разговор через забор услышала бабка Селиваниха, которая по природе своей была любопытной и, как она сама считала, разбиралась во всем на свете. Самой ее из-за низкого роста за забором видно не было, только голос, удаляясь и приближаясь в нашу сторону раскрывал ее беготню.

— Ага, щас! Горилку ему! Он вам с дровами помог в прошлом году? Или на сенокос впереди всех бежал? — доносился голос из соседней ограды. — Илья, ступай по добру по здорову отсель, покуда поленом по башке не огрела. — Колотила она палкой по забору.

— Куда-а-а? На покос? Ноги-то ужо не держут! — болезненно тянул старик.

— А самогонку жрать держут!? Вы на него только поглядите! — вопила Селиваниха

— Кузьминишна, ты лучше сынку своего с печи иди подыми, все бока-то уже, поди, отлежал. И вообще, я с поленом говорить не стану, и сюды больше — ни ногой. Злые вы! — закончил дед Илья, и снова начал уходить.

— Ладно, стой. Давай щенка. Митька, подойди к матери, пущай нальет горилки и корку хлеба завернет.

Безымянный рыжий комок, уже осваивал новый дом, весело размахивая коротким хвостиком, и я сразу узнал в нем своего будущего друга.

Сегодня утром на меня смотрели те же верные глаза, но уже здоровенного сильного пса, готового вступить в схватку с любым хищником, лишь бы доказать свою преданность.

Самым вкусным угощением была для него коровья или бычья кость, которых у меня всегда было припасено впрок. Когда он ел, никто не мог подойти к нему ближе чем я, а мне он позволял себя оседлать. Я мог даже вырвать кость из его пасти, а Грей послушно ждал, когда я ее верну.

Нашу игру прервал радостный маменькин голос:

— Митенька, мы с отцом уже было смирились с нападками школьных учителей за твою нелюбовь к наукам, а ты интерес к грамоте проявить решил?

В руках у нее была толстая книга в темной кожаной обложке с выдавленными на ней знаками непонятного вида.

Я поутру вещи в стирку собирала и нашла ее под твоим столом. Ты где ее взял, сынок? Странная такая, тяжелая, да еще и не на нашем. Языки собрался изучать, что ли? И что это за язык такой? Такого я никогда не видела ни в одной гимназии Ленинграда.

Это был не сон… Под коленками у меня задрожало, и я прижал Грея к себе.

— Это мне Гера дал почитать, — взволнованным голосом выпалил я.

— Твой Гера сам-то давно читать научился? Он ведь считать умеет только пока пальцев на руках хватает, — засмеялась она. — Но я не сержусь. В знаниях сила, сынок. Это всяко лучше, чем из рогатки своей воробьев расстреливать. Ты ее в газетку оберни, чтобы не запачкать. Такие вещи требуют к себе бережного обращения.