Митя Колокольцев путешествует по векам

— Ты чего плачешь? — участливо спросил Митя.

Мальчишка мрачно сверкнул на него белками глаз и сразу перестал всхлипывать.

— Ничего я не плачу, — громко проговорил он и отвернулся.

— Ну да… не плачешь. Я же вижу.

— А видишь, чего же спрашиваешь? — отрезал мальчишка и зашагал прочь по тропинке, которая вилась между кустами.

— Эй, обожди! — крикнул Митя и, догнав мальчугана, схватил его за рукав грязной холщовой рубахи.

— Чего ты бежишь от меня? — спросил он.

Мальчишка неохотно остановился ц глядел на Митю и шмыгнул носом.

— Шел бы ты домой, барчук, — хмуро сказал он.

У Мити даже горло перехватило от незаслуженного оскорбления.

— Как ты сказал? А ну, повтори! — грозно спросил он. Пальцы его сами собою сжились в кулаки, и он подступил к мальчишке с решительным видом, не обещавшим ничего хорошего.

— Это кто же барчук? Это я — барчук? Говори! Я, да? — наступал он.

— А то я, что ли? — невесело усмехнулся мальчишка.

Митин вопрос показался ему, по-видимому, забавным. Толстые губы раздвинулись в улыбку, глаза повеселели, и угрюмое лицо приобрело добродушное выражение.

— Иди-ка ты, молодой барин, домой, — степенно и рассудительно, как взрослый, сказал он. — А то увидят тебя со мной, и тебе попадет, а мне — того боле.

Митя уже собрался задать этому толстогубому мальчишке хорошую трепку за «барчука», но внезапно острая догадка осенила его. Он скользнул взглядом по его рваной, затасканной одежонке и невольно оглядел свой новый темно-синий костюм и начищенные до блеска ботинки.

«Ясно, — подумал он. — Я забыл, что я в прошлом веке. Он, конечно, принимает меня за какого-нибудь помещичьего сынка».

Улыбнувшись, Митя сказал миролюбиво:

— Я вовсе не барин, а такой же мальчишка, как ты. Понимаешь? Я нездешний только. Я приехал, — он на мгновение запнулся, подыскивая нужное слово, — приехал издалека. Понимаешь?

— Понимаю. Ты, стало быть, к нашим господам в гости приехал?

— Опять ты про господ! — с досадой передернул плечами Митя. — Я же тебе говорю, что я не буржуй. Ну, одет получше тебя — вот и все. Тебя как зовут?

— Ивашкой.

— А меня Митя. Хочешь дружить?

Он порылся в кармане, вытащил складной перочинный нож с двумя лезвиями и протянул его Ивашке.

— Держи на память.

— Это ты мне? — удивился Ивашка.

— Тебе, тебе. Бери.

— Ух ты! — восхищенно вырвалось у Ивашки. Схватив подарок, он стал рассматривать его и совсем забыл про Митю. Митя уселся на пенек, обхватил руками колени и с любопытством стал разглядывать своего нового знакомого.

— Ты чего все-таки плакал-то? — спросил он и тут же пожалел об этом. Вся радость, с которой Ивашка рассматривал Митин подарок, сразу исчезла. Он поскучнел, улыбка на его лице увяла, и, глядя в землю, он ответил коротко и неохотно:

— Высекли.

— Как высекли? — не понял Митя.

— Известно, как секут, розгами.

— За что же это тебя?

— Я возле горна уснул на работе.

— Ты работаешь? — удивился Митя. Ивашка молча кивнул.

— Сколько же тебе лет?

— Тринадцать минуло нонешней весной.

— Как же тебя на работу взяли? Такого маленького?

Ивашка озадаченно посмотрел на Митю.

— Ты с луны свалился, что ли? — сердито спросил он. — Кто же меня задарма кормить будет? Я уж пятый год роблю. — Он помолчал и глубоко вздохнул. — Еще нынче бить будут, — сказал он грустно, и в глазах его блеснули слезы.

— За что же еще?

— За то, что с работы убег. Выпороли меня, а я в лес удрал, разве я виноват, что уснул? Затемно вставать приходится, не высыпаюсь я.

— И часто тебя… это самое… секут? — спросил Митя, со страхом глядя на Ивашку.

— А меня, что ли, одного? — горько усмехнулся Ивашка. — Дедушке Пахому восемь десятков, а и ему штаны спустили. Вот скоро сам барин из Питера приедет, тогда держись. Каждое утро десятка два драть будет.

— Да как же вы терпите такое? — чуть не закричал Митя, но, вспомнив, в каком он веке, смолчал.

— Ну, я пойду, — сказал Ивашка. — Может, украдкой на завод проберусь. Прощевай. За ножик спасибо. Чудной ты, а, видать, хороший.

— Подожди, я тоже с тобой, — сказал Митя. Оглянувшись, чтобы как следует запомнить лесок, в котором он спрятал машину, Мятя догнал Ивашку, и мальчики пошли по едва приметной тропинке.

Вы… вы не смеете!

Редколесье скоро кончилось, и Митя увидел перед собой деревенскую улицу. Ветхие покривившиеся домишки словно вросли в землю. Густой бурьян и лебеда кустились под окнами. На лужайке копошились куры, у крайней избы Митя невольно замедлил шаги, привлеченный необычайной картиной.

Возле ворот стоял широкоплечий усатый человек. Медные пуговицы на его кителе были ярко начищены, сапоги блестели. Перед ним на коленях — худая изможденная женщина, которая с мольбой протягивала к нему костлявые руки. Кривоногие ребятишки, одетые в одни рубашонки, сгрудились за ее спиной и громко ревели.

— Батюшка, смилуйся! Батюшка! — с плачем повторяла женщина. — Как же мы без коровы с малыми детишками? Батюшка!

— Чего это она? — шепотом спросил Митя у Ивашки.

— Корову за недоимки уводят, — тоже шепотом ответил тот.

Мальчики свернули с дороги и притаились возле забора.

— Эй, чего там мешкаете? Выводи! — на всю улицу крикнул усач с медными пуговицами.