По-хозяйски все осмотрел сегодня Митяй. Проверил сетку на озере. Домики проверил, как у них дверцы открываются и кормушки выдвигаются. Щепу собрал в кучу, чтобы новым жителям удобно было. Никак вот не может он себя заставить называть их нутриями. Не выходит у него, и слово не очень ему нравится. Волнуется Митяй: а вдруг им будет плохо у нас? А вдруг они здесь жить не сумеют? Митяй и в малинник сбегал, что возле оврага, — поспевают ягоды. Может, им малинки собрать, может, они ее любят?
— Ты что ж не спишь, Митяй? — Спрашивает мама. — Завтра вставать до зари. Ехать-то не ближний конец.
— Мам, а мам, расскажи что-нибудь, — просит Митяй.
— Вот уж, маленький! Что ж тебе рассказать, сказку?
— Нет, бывальщину, — просит Митяй.
— Ишь ты! Любит Митяй бывальщины. Попросит, и ему что-нибудь интересное расскажут. Сказки Митяй тоже любит. Но сказка — это не по-настоящему. Где теперь царевича найдешь? Да и бывальщины такие слышал Митяй, что получше сказки.
— Мам, а ты расскажи, как медведь тебя проведать приходил!
— Приходил, приходил, ты еще мал совсем был, а отец в село ушел. Зима-то трескучая выдалась. Как закрутил мороз, так и не отпускал. Видать, холодно стало косолапому, он и встал погреться. Вылез из берлоги — еще холодней. Пошел он бродить — да и набрел на наш домик, а его до самых окон занесло. Стал он в дверь ломиться, а она приоткрыта была. Слышу, в сенях кто-то возится. Страх меня взял, я дверь на засов: «кто?!» — кричу, а он вдруг, как заворчит. И темно уже. Я ружье в форточку сунула, да как бабахну, а косолапый то ведро сковырнул с лавки и облился… Это место, любимое у Митяя. И все то он слышал и знает наизусть, да каждый раз интересно. Вот ведь удивительная штука — бывальщина.
— Ну, — говорит Митяй.
— А ты еще не спишь? — Удивляется мать. — Вот уж и не разбужу тебя завтра.
— Нечестно, — говорит Митяй.
— Почему же?
— Обещала сама, что поеду.
— Тогда спи.
— Ладно, — говорит Митяй. — все равно я конец знаю. Медведь рогожу с крюка сорвал и будто стал пол вытирать, а потом и ушел…
Глава пятая,
Будто он едет в заморские страны в карете, а в упряжке нутрии бегут, быстро лапками перебирают. Едут они долго, с остановками, то в гору не влезут никак, то вдруг как понесутся под гору будто в яму проваливаются. Да стали они подъезжать к лесу заповедному, а навстречу медведь. Положил на грудь Митяю лапу и говорит: «Стой, дальше нельзя!» И хочет Митяй освободиться, сталкивает лапу и никак столкнуть не может…
Закрутился Митяй туда, сюда, а глаза никак не открываются. Наконец, увидел он отца и никак не поймет, в чем дело. Удивился Митяй, открыл глаза пошире: стоит над ним отец, положил ему руку на грудь и тормошит слегка. Тормошит и ласково приговаривает: «Вставай, Митяй! Митяй, вставай!»
Глава шестая,
И хотя шоссе было совсем гладкое, асфальтированное, и Митею хотелось ехать быстро-быстро, еще в десять раз быстрее, чем сейчас, он все время говорил дяде Грише:
— Дядь Гриш, а дядь Гриш, ты помедленнее, а то они боятся. — И он поворачивал свою голову к окошку в задней стенке кабины. Но ничего не мог увидеть в кузове, кроме брезента, которым прикрыли сверху ящики с нутриями.
— Небось, усмехается дядя Гриша, — не растрясутся! Сердобольный! Митяй молчит несколько минут, а потом снова заводит разговор:
— Дядь Гриш, а это что — тормоз? Тормозни разок, а? Ну, что тебе жалко разве?
— Вот смола хитрая, — удивляется дядя Гриша, — чего пристал? Ты цифры то знаешь?
— Знаю, — отвечает Митяй, не понимая, в чем дело, — мне в школу осенью.
— Да, ну? — Удивляется снова дядя Гриша и искоса лукаво смотрит на Митяя. Вот это какая цифра? — Спрашивает он и стучит пальцем с черным полукруглым ногтем по прибору.
— Это сорок, — говорит Митяй.
— Вот и правильно, а эта стрелка скорость показывает. — Говорит дядя Гриша. И тут машину основательно тряхануло.
— Сорок! — Завопил Митяй, — а всех животных передушишь! Тормози! И дядя Гриша затормозил. Открыл дверцу кабины и встал на подножку.
— Ну, как там, Николаич? — Спрашивает он у отца.
— Нормально, — донеслось из кузова, — поехали! Но Митяй уже соскочил на землю, зацепился за крюк на борте машины рукой, вскарабкался на колесо, и раз-два он в кузове. Нутрии сидели в клетках совершенно спокойно. Блестели черные бусинки глаз, и желтые клыки упирались в дно ящиков. «А страшные они все-таки, — подумал Митяй… — Ну, ничего, привыкнем. Они вроде ничего даже. Нет, все-таки страшные». Он быстро слез, вскочил в кабину и деловито скомандовал:
— Поехали! Дядя Гриша будто и не слыхал. Достал папиросу. Закурил и вздохнул.
— Дядь Гриш, начал осторожно Митяй, но ему не ответили, только зафырчал мотор, и снова замелькали мимо окон в бешенной гонке елки и щиты, составленные в козлы. Казалось, что лес убегал быстрее, чем ехала машина, и время летело еще быстрее.