Миткалевая метель

— Ну, так я свою заложу… Хоть моя тоже не больно плоха, ну да ладно.

Дал им за опояску трактирщик еще по шкалику. Это сверх сыти, с горя, на путь-дорогу. Добавили путники — и вовсе повеселели; про кражу забыли — едут, распевают:

Рябинка моя, калинка моя!

Стемнело. За полночь как раз в березняк въехали. На дороге ни спереди, ни сзади — ни души. Только их две тележки на тракте скрипят, курлычут, словно журавли по осени. А луна над лесом полная, как пряжи клубье. В лесу тихо. Ровно и лес и земля умерли. Лишь под кустами холодные огоньки иссиня-белые светятся — светлячки, стало быть. А березы от земли доверху ровно миткалем обвиты, белые-белые…

— Что бабам своим дома скажем? Больно выручка-то у нас нынче велика! — с горькой улыбкой говорит Герасим Петру.

Свою-то лошадь впереди пустил, сам сел к Петру на дроги.

— Лучше и не бай! Не знаю, как в избу показаться. Моя ведьма узнает — глаза выцарапает, — на характер жены жалуется Петр.

Едут да на березы любуются. Березы ровные, высокие, как снежные. Герасим и говорит:

— Прямо миткалевые березы!

— Да, хороши… Вот бы нам залечить свою проруху — смотать бы хоть с одной…

— Неплохо бы.

Только поговорили — передняя телега зацепилась за пенек — хруп! — ось сломалась, колесо под куст покатилось.

— Вот и ловко! — кричит Герасим. — Ни лисы, ни рыбы. И товары прогулял и телегу поломал.

Слез. Остановил лошадь. Что делать? На трех колесах не поедешь. А ехать не близко: половины дороги не проехали. К счастью, топор пригодился. Свернули лошадей на поляну, привязали к березе; сами пошли кол искать — взамен колеса под заднюю ось поставить. С краю у дороги подходящего дерева не видно — то кустарник мелкий, то березы в обхват. От куста к кусту — и далеконько подались. Боятся, кто бы лошадей не угнал, пока они с колом путаются. Нашли наконец, вырубили. Только стали из чащи выходить — глядь-поглядь, место перед ними белым-пребело, выше куста белый сугроб лежит. Что за диковинка? Обомлели мужики. Видят: выходит дедушка седенький, бородка небольшая, в лаптях, в белой рубахе, в белых штанах, зеленой опояской подпоясан, на голове лыковое колечко, чтобы волосы работать не мешали.

Выходит этот дед и на ту гору белую кусок миткаля кладет.

— Дедушка, что ты делаешь? — спрашивают враз Герасим с Петром.

А дед поклонился им в пояс, утерся рукавом, сел на пенек да и говорит:

— Товар белю. Миткальщик, стало быть.

— Вон оно что! Ишь ты… А много у тебя миткалю? — опять выспрашивают.

— Да на мой век хватит.

— А много у тебя станков?

— Сколько в лесу берез, столько и станков.

Герасим с Петром переглянулись. Видят, дед себе на уме, не лыком шит.

— Чей ты сам будешь?

— Отцов да материн.

— В каком месте живешь?

— Доподлинно не скажу, а чуток намекну: там, где люди, там и я. Зовут меня Березовый хозяин… А вы что, ребята, гляжу на вас, пригорюнились? Водкой от обоих попахивает, а весельем — чуть.

Они ему про свое горе и скажи. Герасим — тот не больно убивается:

— Ладно, только бы доехать, а там еще натку, были бы руки.

Петр за другую вожжу тянет:

— Баба со свету сживет. Не знаю, чем обороняться. — И просит он Березового хозяина: — Дедушка, а дедушка, не выручишь ли ты нас из прорухи? Вон у тебя сколько добра, а уж мы тебе после соответствуем всей нашей душой.

Березовый хозяин подумал, подумал, прищурился, пригляделся к Петру и советует ему:

— Ты, коли нужда будет, делами соответствуй, а душу свою побереги — понадобится. Душа-то у человека одна — и надо ее употребить на то дело, которое не меньше души стоит. А я, раз у вас ухабина такая, и за спасибо помогу. Вижу, мужики вы, кажись, степенные, в деле моем не напортите, — открою я вам тайну, только об этом ни матери, ни отцу не рассказывайте. Полотен у меня горы. А на торжки таскаться мне заказано. Кем заказано, лучше не пытайте: не поведаю. Так вот, даю я вам тканья по тележке. Свой промах и загладите. Ба-бы вас журить не станут. А на другом Торжке к вашему миткалю подступу не будет. Только, чур! — на чужие руки шибко-то не полагайтесь, а сами старайтесь, работайте. И еще вам говорю: и впредь по ночам я на своем посту, на этом месте, орудую. Вы на торжок-то норовите ночью ехать, по луне. К вашему товару я добавлять стану. Мзды с вас никакой не возьму. Но, если кто из вас самый смертным грех на земле сотворит, от такого отворочусь. И все блага ему слезами отплатятся.

— А какой грех? Ты нас научи, — Герасим с Петром добиваются.

Не стал учить их Березовый хозяин:

— Сами догадайтесь… До села ехать далеко — пока едете, от нечего делать подумайте. Да и каждый день, ложась и вставая, в памяти мой наказ держите. А теперь возьмите по вязанке моего полотна.

Встал это он, подошел к березе в мужицкий обхват. А береза белая-белая, ни пятнышка на ней, ни блошки. Вышина — глянешь на маковку, голова кружится.

— Пощупайте кожуру — какова?

Герасим с Петром пощупали:

— Миткалевая, самая настоящая!

— Вот это и есть мое богатство. А теперь научу, как это тканье в куски складывать.

Вынул ножик, вырезал из березы ленту. Лента, словно со стана снята, как миткалевая. Приказывает Герасиму: