Митра

— Неужели вы намереваетесь серьезно принять ислам? — спросил Август.

— Уже принял, — ответил Ганс и набожно произнес: — «Ашхадо Аллах эляхаэлялях ашхадо анна Мохаммадан расулялльох». «Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его». Достаточно произнести это одно предложение — и вы уже мусульманин.

— Серьезно?

— А вы знаете, что такое «профессиональный турок»? — спросил Ганс и тут же объяснил: — В восемнадцатом веке марсельские купцы имели трудности со сбытом своих товаров. Мусульмане не хотели их покупать у неверных. Тогда некоторые расторопные марсельцы решили принять мусульманскую веру. После этого закончились их тяготы. Марсельские купцы говорили, что они являются профессиональными турками. А становились они ими для несравнимо меньших доходов, чем те, на которые я и вы рассчитываем. Знаете ли вы, барон, что местные аборигены называют нашего фюрера Хейдаром? Хейдар — обозначает «лев». Верят, что Гитлер родился здесь, в Кермане. Керман, герман, Германия. Как же похоже звучат эти слова! Я даже слышал такой стишок:

Гитлер хейдари Хейдар,
Гитлер кермани Хейдар,
Я хочу войны, Хейдар!

Обратите внимание на эти слова: «Я хочу войны». Будто простое стихотворение, а свидетельствует о настроениях масс. Этим нельзя пренебрегать. Такие настроения можно сравнить с порывом ветра, который мы обязаны умело направить в наши паруса. Представьте себе, барон, с каким энтузиазмом встретили бы здешние жители весть, что такой известный человек, как вы, принял ислам! — сказал Бахман.

— Я? — спросил остолбеневший Август.

— Почему бы и нет? — усмехнулся Ганс и благожелательно добавил: — Нефть стоит того, чтобы произнести эту фразу: «Ашхадо Аллах эляхаэлялях ашхадо анна Мохаммадан расулялльох».

* * *

Доктор Иоахим вышел из фаэтона, уплатил извозчику, подождал немного, посмотрел вокруг и только после этого направился к дому Ореша, который сразу же проводил его в нишу, где находился Генрих. Иоахим только теперь окончательно поверил, что сын Витгенштейнов действительно жив. Присев на кровать, он осторожно взял руку больного, проверяя пульс. Генрих проснулся и в первый момент не мог понять, где он; изумленно посмотрел на Иоахима, затем на отца инженера Ореша. Доктор нарушил молчание первым:

— Доктор у кровати больного — это довольно обычное явление.

— Но я… — робко начал Генрих. Он не мог найти слов, объясняющих столь внезапное свое появление в этом доме.

— Не соединяйте политику с медициной. Сейчас я послушаю сердце, прошу сесть.

— Господин доктор… — Генрих хотел что-то сказать.

— Потом, потом! — прервал его Иоахим, достал фонендоскоп и начал слушать. — Дышите глубоко. Еще глубже… Прошу не дышать… — Иоахим говорил спокойно, выполняя свои врачебные обязанности. Когда закончил, сказал: — Ну что ж, я помню вас в лучшем состоянии. Лекарства передам через Наргис. Солнцем пока вы можете восхищаться только в тени. Нельзя перегружать организм. А сейчас завернем вас в мокрую простыню и вы примете сердечные средства. Длительное пребывание в темноте и сразу очень сильная доза солнечных лучей привели вас в состояние, какое обычно бывает при тепловом ударе. Голова болит?

— Да.

— Это типично. Сейчас не может быть и речи о путешествии в пустыню. Те климатические условия требуют здоровья и сопротивляемости организма.

— Так вы знаете?.. — спросил удивленный Генрих.

— Да, знаю. Наргис мне все рассказала.

Отец Ореша подал чай и фрукты. Доктор попросил принести мокрые простыни.

— Холодный компресс должен облегчить ваше состояние, — сказал доктор, завертывая в простыни больного. — Смотрю и не могу поверить. Я думал, что мы встретимся у святого Петра, если успею туда, пока все места не будут заняты.

— У святого Петра? Красиво звучит. Соберемся там, как все верующие и христиане: солдаты, генералы, все вместе в одном строю… Диверсанты, шпионы и жандармы… Жертвы и убийцы… Это ведь война… Это только война…

— Вы не волнуйтесь! — прервал Иоахим Генриха. — Это все для вас уже в прошлом.

— Нет! Это не в прошлом. Это со мной и во мне. Здесь, в сердце, в голове, в глубине души, в памяти… Пылающие дома, мертвые люди… Убийство детей в присутствии их матерей. За что? Только за то, что родились не немцами?

— А сколько таких, которые родились немцами, но им отказывали в праве на отчизну за их убеждения! Немецкие евреи и немецкие коммунисты — ведь с них началось. Первыми жертвами гитлеровского режима были именно мы, немцы.

— И мы обязаны свергнуть этот режим! — сказал в ярости Генрих.

— Уже поздно, все зашло слишком далеко. У них неплохая опора на крупных и средних капиталистов. Кроме того, их поддерживают также все мелкие буржуа, а это значит, что за них массы. Не будем сегодня больше об этом говорить. Вы должны выздороветь, а для этого необходим покой, полный покой. Сейчас это самое важное. Скоро я зайду к вам. Выше голову! — сказал доктор на прощание.

Его проводил отец Ореша.