Митридат

Эта сухость и холодность прибывшего повелителя несколько озадачили улыбающихся архонтов, особенно тех, которые были из рода Ахаменов, считавших себя лучшими людьми царства. Зато на лицах Гераклидов, стоявших на втором месте после Ахаменов, появились злорадные усмешки.

Атамб, сын Саклея, глава Гераклидов, насмешливо оскалил желтые зубы и понимающе переглянулся с окружающими его сородичами. Щелкнул пальцами около уха. Это означало, что глава рода возжаждал. Услужливые руки достали из-под полы кувшин и налили полный кубок душистой влаги.

– Парфенокл хотел, чтобы его сразу заметил и отличил царевич! А наткнулся на его надменность, как на копье! – шептали советники, пока Атамб долгими глотками тянул вино.

Выпив и отдышавшись, он сделал знак рукой, по которому Гераклиды раскрыли рты и неожиданно оглушили всех дружным криком:

– Слава Махару, сыну и наследнику богоравного Митридата! Слава владыке Боспора!

Это получилось куда убедительней скучной речи, составленной для Парфенокла его домашним рабом-логографом по всем правилам ораторского искусства. Царевич поднял голову, и угрюмое выражение его лица вдруг смягчилось. Он встретился глазами с Атамбом, тот не замедлил отвесить ему глубокий поклон. Поклонились низко и все Гераклиды, растекаясь в приветливых улыбках.

– Царевич бросил на Гераклидов благосклонный взгляд, – заметил кто-то в толпе. – А Ахамены чуть не лопаются от злости и зависти!

Позади стояли менее знатные роды Эвиев и Килидов, оттиснутые на третье место. Они с едким вниманием наблюдали соревнование старших родов перед новым повелителем. На усердие Атамба и неудачу Парфенокла они ответили сдержанным шумом, однако не преминули согнуть спины в общем долгом поклоне, когда Махар проходил мимо них.

В толпе послышались смех и колкие замечания. Все знали, что Парфенокл и Атамб – враги. Оба втайне претендуют на диадему Спартокидов. А пока, в чаянии лучших времен, не гнушаются борьбой за первое место около Махара. Их низкопоклонство сейчас возмутило многих, особенно тех, кто недавно держал в руках оружие, пытаясь грудью отстоять независимость Пантикапея.

– Вот они, льстивые души, – говорили люди, – все эти Ахамены и Гераклиды! Давно ли они вместе с народом клялись положить головы за свободу нашего царства, а сейчас готовы целовать сандалии заморскому тирану!

Некоторые злорадствовали. Они были довольны тем, что прибыл сын Митридата, что он будет править Боспором, а не кичливые Ахамены, представленные развратным и лицемерным Парфеноклом, или грубые Гераклиды в лице пьяницы Атамба!..

Пока жрецы возились с белым бараном и высекали огонь для жертвенника, Махар вымыл руки и был окроплен подсоленной водой из источника Кибелы, матери богов. Взяв в руки жертвенный нож и положив в рот лавровый листик, царевич приступил к делу.

В это время смуглые рабы стали выгружать с кораблей какие-то тюки и вывели белых заморских коней. Красавцы-скакуны пугливо храпели, ступая по колеблющимся сходням. Потом дюжие воины из отряда «несгибаемых» общими усилиями выкатили позолоченные боевые колесницы и тут же запрягли лошадей по четыре в каждую.

Царевич не захотел воспользоваться крытой колымагой боспорских царей. Он желал показать себя воеводой, намереваясь въехать в Пантикапей как завоеватель, стоя на боевой колеснице.

Издали Махар напоминал нахохлившуюся птицу с выставленным вперед клювом. Но был легок на ногах, по-военному стремителен, подвижен. Вся тяжеловесная церемония встречи выглядела в контрасте с его живостью как нечто громоздкое, неповоротливое. Он не задержался для ответного приветствия лучшим людям города, легко вскочил на колесницу, открытую сзади, и сам взял в руки пучок красных вожжей.

Новый властитель Боспора тронул лошадей и двинулся по широкому коридору из воинов, образовавших две блестящие стены, за которыми пестрела и волновалась толпа.

На вторую колесницу взобрался Неоптолем, как главный военачальник. Он ухватился ревматическими руками за край кузова, предоставив править упряжкой смуглому вознице, одетому в полосатый бурнус. На третьей колеснице оказался совсем черный, крючконосый советник царевича Фрасибул, назначенный на эту высокую должность самим Митридатом. Он ворочал выпуклыми восточными глазами, оглядывая неприязненно толпы пантикапейцев, которые сразу обратили внимание на его необычную внешность: длинный персидский балахон – кандий – и пестрый головной убор, вытянутый вверх. Многие сдержанно засмеялись и стали показывать на него пальцами, говоря:

– А это что за выходец с того света? Хитон бабий, а морда как у злого демона! Глазами, кажется, и то всех съел бы!.. А черен! У-ух!..