Митридат против Римских легионов. Это наша война!

А между тем, пока происходили все эти события, римская армия продолжала движение через Фессалию, Македонию и Фракию в сторону проливов, имея целью переправиться в Малую Азию. По пути Сулла занимался карательными акциями против местных племен, которые нападали на Македонию, и благодаря этому поддерживал постоянную боеготовность своих войск, справедливо полагая, что в Анатолии все может пойти вопреки его предположениям. И он оказался прав. «Вскоре прибыли послы от Митридата и сообщили, что он принимает все условия, но просит, чтобы у него не отбирали Пафлагонию, и с требованием о выдаче флота решительно не согласен»(Плутарх). Судя по всему, переговоры пошли на повышенных тонах, поскольку послы имели четкие инструкции от царя — не уступать римлянину. Дело дошло до того, что понтийцы пригрозили вступить в переговоры с Фимбрией и получить от него желаемое, а проконсул, разъярившись, объявил о вторжении в Азию. Но дело даже не в этом, а в том, как Сулла отозвался о роли Митридата во время войны в Элладе. Выдающийся полководец и храбрый солдат, сражавшийся на полях сражений наравне с простыми легионерами, он по-своему оценил эту сторону деятельности понтийского царя: «Но погодите, скоро я переправлюсь в Азию, и тогда он заговорит по-другому , а то сидит в Пергаме и отдает последние распоряжения в войне, которой и в глаза не видал !»(Плутарх). Как говорится, не в бровь, а в глаз, и что самое главное возразить на это было нечего, поскольку все было правдой. После этого он ускорил движение легионов, а флот Лукулла подошел к Абидосу, и продолжение боевых действий стало реальностью, которая, правда, не отвечала интересам обеих сторон.

Исправлять ситуацию кинулся Архелай, который при личной встрече с Митридатом убедил царя принять римские условия, но еще Плутарх подметил, что главной причиной этого был Фимбрия, который разгромил понтийские войска и двинулся против самого Митридата. И царь предпочел согласиться на условия Суллы, поскольку в этот момент он представлял более весомую силу, да и Архелай выводом гарнизонов с Балкан немало поспособствовал сложившейся ситуации. Судьбоносная встреча произошла в Дар дане, неподалеку от легендарной Трои, царь Понта прибыл в сопровождении двухсот военных кораблей и целой армии, состоявшей из 20 000 гоплитов, 6000 кавалерии и большого числа боевых колесниц. Отряд, с которым пришел проконсул, был значительно меньше, но Суллу это не смущало, и подвоха он не опасался, царю мир был нужен так же, как и ему самому, ведь армия Фимбрии по-прежнему находилась в Анатолии и представляла для Митридата серьезную угрозу.

И здесь они впервые встретились лицом к лицу — утонченный римский аристократ, который на полях сражений сломил военную мощь Понта, и Новый Дионис, который слишком рано уверовал в свою победу и в итоге потерпел полный крах. Блестели на солнце золотые орлы римских легионов, порывы ветра развевали царский штандарт Митридата с полумесяцем и звездой, а тысячи людей на равнине застыли в ожидании, потому что в этот момент решались не только их судьбы, но и судьбы многих народов. По сравнению с гигантом Митридатом, который сверкал золотом доспехов, Сулла выглядел скромно, но держался с исключительным достоинством и надменностью победителя. И когда царь протянул ему руку, то проконсул демонстративно сложил свои за спиной, а обращаясь к Митридату, задал один-единственный вопрос: «Примет ли он мир на условиях, которые обговорили с Архелаем?» И поскольку Евпатор продолжал молчать, то Сулла срезал его одной-единственной фразой: «Просители говорят первыми — молчать могут победители».И после этого диалог стал развиваться по всем правилам ораторского искусства, царь оправдывался, а Сулла обвинял, но это была риторика и не более того. Когда же проконсул повторил вопрос по поводу мирных условий, то Митридат ответил согласием, и тогда довольный Сулла обнял его и расцеловал.