Митридат

— Ошибаешься, Багофан, — со значением промолвил Гергис. — Ты видишь дерево, но не видишь корней. Я ведь не зря упомянул о царском дозволении Сузамитре набирать в конницу всех желающих. Я уверен, в первую очередь к Сузамитре придут те, кто до этого скрывался в горах. Этих Сузамитра непременно возьмет к себе, ведь они его единомышленники. Писцом при Сузамитре остался мой человек. Он живо сообщит мне, когда в Амасии появится Тирибаз со своей шайкой, донесет о Сисине с Моаферном и о тех, кого мы считали до сих пор друзьями царицы и которые вдруг покажут свое истинное лицо. Когда эти люди соберутся наконец вместе, их всех можно будет разом уничтожить во время осеннего смотра конницы. — Помолчав, Гергис добавил: — Можно уничтожить и Митридата, если он будет мешать.

Мнаситей и Багофан не скрывали своего изумления и восхищения тем, с каким изумительным коварством и непостижимой хитростью гаушака расставляет свои сети. Они взирали на Гергиса, как взирают юные ученики на мудрого педагога, как смотрят начинающие кулачные бойцы на того, кто несколькими точными ударами поверг наземь, казалось бы, сильнейшего соперника, показав тем самым свой опыт и мастерство.

— Клянусь Зевсом, Гергис, я тебя недооценивал, — растерянно пробормотал Мнаситей.

— А я и вовсе подозревал тебя в измене, — признался Багофан. Гергис, польщенный такими признаниями, лишь с улыбкой щурил темные таинственные глаза, поглаживая коротко подстриженную черную бородку. Теперь-то эти двое будут уважать его!

Глава десятая. ЦАРЬ ЭДИП

По окончании похода Лаодика сразу почувствовала перемену в сыне. Внешне Митридат был очень приветлив с матерью, пожалуй, даже более, чем с сестрами, но он больше не ловил ее страстных взглядов, прятал глаза, не отвечал на пожатия рук. И все время старался держаться чуть в стороне: то сядет не рядом с ней, а подле младшего брата, то затеряется в свите. При выезде в город требует себе коня, хотя еще не так давно предпочитал ездить вместе с матерью в колеснице.

Ночами истомленная плотскими желаниями царица не находила себе места в опочивальне, а ее любовник не приходил, отговариваясь поутру усталостью или недомоганием.

Так прошло девять дней. На десятый Лаодика, оставшись с сыном наедине, потребовала объяснений.

— Волею судьбы; Митридат, я тебе не только мать, но и жена, — молвила царица, не сводя с сына пытливых глаз. — Я обожаю тебя не только как сына, но и как мужа. Как единственного мужчину, подарившего мне истинное счастье! Поэтому мне особенно тяжело видеть и чувствовать твое охлаждение. Что случилось, мой мальчик? Я больше не желанна тебе? Ты полюбил другую женщину?

Митридат хотел было признаться матери в своем намерении прекратить прежние отношения во избежание слухов и кривотолков, но, ощущая на себе ее молящий взгляд, ничего не мог выговорить, просто не мог подобрать нужных слов для этого. Он чувствовал, что безнадежно бороться с преступной страстью, ибо каждую ночь желал оказаться в материнской спальне. Сын ждал этого разговора и заранее готовился к нему, подбирая самые вразумительные доводы. Пришло время их привести, а у Митридата недоставало мужества.

Мать сидела перед ним, тщательно завитая и умащенная благовониями. Выражение мольбы и печали очень шло ее подведенным сурьмой глазам, большим и прекрасным. В каждой черточке ее красивого лица притаилось ожидание. Было видно, что она догадывается о том, что на душе у сына. Понимает всю безнравственность их кровосмесительной связи и все-таки надеется на ее продолжение.

— Я много думал над этим, — собравшись с духом, произнес наконец Митридат, — и решил, что не вправе осквернять материнское ложе. Это противно обычаям эллинов и не только эллинов.

— Думаешь, между нами встанет тень твоего отца? — после краткой паузы спросила Лаодика.

— Это тоже имеет значение, — выдавил из себя Митридат, хотя так не думал, более всего опасаясь огласки.

Но сказать об огласке — значило бы, что он просто хочет получше скрыть их тайные свидания, только и всего.

— Зачем придумывать отговорки, сын мой, — печально промолвила Лаодика, опуская голову на согнутую руку, на которой поблескивал все тот же золотой браслет с головой Горгоны, — не лучше ли сказать правду? Скажи, что я стара, не столь стройна и гибка, что твое сердце полно вожделения к другой женщине, моложе и красивее. Я пойму тебя и не стану чинить вам препятствий: юность всегда тянется к юности. Ведь мы же договорились с тобой быть откровенными друг с другом.

Митридат взглянул на мать, она поймала этот взгляд и поняла его. «Нет у него никакой другой женщины, — млея от заполнившей ее радости, подумала Лаодика, — одна я у него на уме. Он мой! Только мой!..»

Царица стала действовать смелее.

Она встала позади сына, положив руки ему на плечи, и заговорила мягким убеждающим голосом: