Митридат

Митридат понял, что произошло, и слегка нахмурился.

— Почему ты меня не разбудила?

— Ты спал как младенец и мне было жаль тебя будить, — виноватым голосом ответила Статира. — Не гневайся на свою сестренку, которая так сильно любит тебя.

— А если бы…

— Тогда я непременно растолкала бы тебя, поверь! — с жаром заверила брата Статира.

Митридат не мог сердиться на Статиру. Она сидела перед ним такая обворожительная, с румянцем на щеках и спутанными, как у нимфы, волосами. К тому же ночные мрачные мысли улетучились у него из головы, им на смену пришла бодрящая радость от разгорающегося нового дня.

* * *

Едва закончилась утренняя трапеза, в царском шатре появился Сузамитра. Он не скрывал своей озабоченности и сразу завел речь о ночном нападении на Митридата, предлагал возможные пути поисков тех, кто стоял за спиной неизвестного убийцы.

— Откуда тебе известно об этом? — спросил Митридат, подозрительно глядя Сузамитре в глаза.

— Я только что был у Тирибаза, — сказал Сузамитра. — Он все мне рассказал. Причем велел никому больше не говорить об этом, даже Фраде и Артаксару. Он полагает, что не стоит поднимать шум.

— Я согласен с Тирибазом, — кивнул головой Митридат. Церемонии принятия присяги предшествовал священный обряд поминовения душ всех воинов, павших в битвах.

На священном участке, выложенном плоскими камнями, жрецы-маги развели яркий огонь на колоннообразном мраморном жертвеннике и, став в круг, принялись нараспев читать молитвы на старинном персидском наречии. Двигаясь по кругу, каждый жрец держал в одной руке пучок сухих прутьев, в другой — погремушку, издававшую при потряхивании мелодичный тонкий звон. Время от времени жрецы все разом поворачивались к жертвеннику и бросали в священное пламя несколько прутиков.

Одеяния жрецов состояли из длинных белых одежд с широкими рукавами и островерхих войлочных колпаков, натянутых глубоко на уши. Персы, армяне и каппадокийцы — воины и военачальники — в почтительном молчании замерли вокруг бразмаданы с полыхающим в ее центре огнем. Лишь эллинские наемники стояли особняком в стороне.

Митридат в окружении полководцев и телохранителей стоял ближе всех к жертвеннику. От него не скрылись кривые усмешки греческих стратегов и в первую очередь Мнаситея. Только полководец Диофант был серьезен, понимая всю важность происходящего. Диофант был женат на родной тетке Митридата, ныне умершей, и во многом через нее приобщился к древним обычаям персидской знати. Он уважал персидских богов и в совершенстве знал персидский язык.

Приняв присягу у восьмисот вновь набранных Сузамитрой воинов, Митридат затем устроил смотр всему войску.

Верхом на коне и сопровождаемый свитой, Митридат объехал сначала плотные ряды конницы.

Почти семь тысяч всадников, разбитых на тысячи и сотни, на каурых, рыжих и гнедых лошадях стояли на равнине, приветствуя своего царя дружным боевым кличем.

Митридат с восторженной улыбкой озирал стройных тонконогих скакунов под яркими попонами, стоящих голова к голове, задерживал взгляд на чьем-нибудь панцире или начищенном до блеска шлеме, придирчиво вглядывался в посадку того или иного конника, разглядывал оружие. Конница всегда была гордостью понтийских царей.

Пешие воины стояли густыми шеренгами на обширном склоне пологого холма, сверкая на солнце медью щитов и шлемов, остриями копий, бронзовой чешуей панцирей.

Всего в пеших ратях было двадцать тысяч человек, из них четыре тысячи составляли греческие наемники.

Греческая фаланга выделялась среди разноплеменного воинства Митридата своей монолитной сплоченностью, гривастыми шлемами гоплитов, более длинными копьями и большими круглыми щитами, на которых пестрели эмблемы различных эллинских городов.

Митридат остановил коня возле фаланги наемников. Тысячи персов, армян, тибаренов и каппадокийцев не выглядели так грозно, как этот небольшой отряд эллинов, даже их равнение в строю бросалось в глаза.

Митридату захотелось посмотреть на маневры и перестроения фаланги. Он приказал Мнаситею вывести наемников на широкий простор объятой солнцем равнины.

Македонец повиновался с явной охотой, желая, как видно, поразить царя и его свиту отменной выучкой эллинских гоплитов.

Сначала фаланга наступала в сомкнутом строю с опущенными копьями под переливы флейт. Затем, повинуясь взмахам руки Мнаситея, наемники несколько раз перестраивались на ходу, образуя то плотный квадрат, то заостренный клин.

С какой-то непостижимой слаженностью фаланга размыкала ряды, образуя широкие проходы в своем построении, смыкалась вновь, действуя, как живой единый организм. Ни один из наемников не сбился при всех этих сложных передвижениях, нигде не было заметно толкучки или смятения. Все выполнялось четко и быстро: гоплиты действовали как заводные.

Особенно Митридата поразил маневр, при котором фаланга, наступавшая прямо на него, вдруг по команде развернулась на месте и двинулась уже в обратном направлении. Склоненные копья при развороте воинов дружно поднялись кверху и наклонились вновь уже в другую сторону.