Но всё равно кто-то должен был «провести экскурсию». Орбитальщики настаивали на этом: хотели увидеть, для чего работали и где будут проживать — не прямо сейчас, конечно, но когда-нибудь. А Зоран всё равно от основной работы пока освобождён, о технических тонкостях осведомлён, да и… проследить за гостем в состоянии.
Может, Сабино и как-то иначе рассуждала, главное, что он получил первое нормальное задание за последнее время. И радовался этому.
Зоран с орбитальщиками действительно никогда не сталкивался. Самое близкое — огни в небе над аркологией, когда непригодный к переработке мусор сбрасывали и он сгорал в атмосфере. Редкое зрелище, к тому же строго по расписанию. А об остальном знал то же, что и все: орбита — как огромная аркология, всё связано и соединено, челноки снуют, электростанции гудят, дата-центры шумят, спутники пищат, станции вращаются, буксиры тянут, АЗС дрейфуют, заводы пожирают мусор и выплёвывают сырьё, а люди… про тех, кто живёт там, он не особо задумывался. Люди везде одинаковые, не важно, что ты чистишь: земной ландшафт или околоземную орбиту.
Потому что там всё точно так же: кто-то держит топливные баки, а кому-то достаётся мусор.
Неудивительно, что орбитальщики захотели, чтобы и их вклад был отмечен. Те, о ком все забывают…
Тихая мелодия возвестила о приближении гостей. Лифт прибыл час назад, и вот, наконец, встречающие дождались: сливочно-белые двери зала разъехались, и смуглый, темноволосый и рослый, облачённый в асфальтового цвета комбинезон Флор Искавелли вплыл в зал — будто имбирный пряник окунулся в молоко. А вслед за ним появился подопечный Зорана.
В первый миг Зоран замер, потом сморгнул, раз, другой, думая: может, дело в освещении? В этом неестественно свежем воздухе? Но всё оставалось по-прежнему: некое существо в нелепом одеянии из переливающихся толстых нитей, что топорщилось в самых неподходящих местах; низкорослое, тощее, с тонкими руками и ногами и вытянутой головой. С волосами цвета весенней зелени, короткими и растрёпанными, напоминающими то перья, то листья; с кожей, отливающей тем же зелёным даже на губах, и большими глазами.
Существо мгновенно вычислило, кто из ему нужен, и, игнорируя Сабино и остальных повыше рангом Зорана, подошло к нему. Двигалось оно не как человек, а мягколапое, но ловкое животное. Вблизи стало видно, что глаза у мусорщика немного косят, но хоть не зелёные, как всё остальное, а тёмно-карие.
— Ты мой психопомп в этом подземном царстве? Привет-привет. Я — Крапивник. — Голос звонкий, как маленький колокольчик, разнёсся по залу прибытия.
«А чего я ждал? — спросил себя Зоран. — Сурового бородатого мужика в засаленном рабочем комбезе?»
Как же тяжело здесь будет работать. Такая тишина. Даже когда всё заполнится умами, будет тишина.
Крапивник смотрит вокруг: Луна полна чудес. Кубы «мусорки» вдали обвиты стеблями гигантском лозы, меж ними проглядывают карамельные стены — то нежно-жёлтые, то прозрачные. Через леденцовые окошечки видно, как танцует под неслышную музыку конвейер — там-там, там-там-там, там-там! — чаны глотают спрессованное сырьё, из арок и ковшей принтеров на транспортёр падают инструменты и одежда.
Над сияющими солнечными панелями висит озеро, будто его налили в огромный аквариум. Аквамариновые русалочьи хвосты поднимаются над водой и опускаются с плеском, и звучит нежный смех.
Цилиндры лифтов обвили лианы, на них качается племя мышелюдей с кофейной, коричной и каштановой шерстью; крича, расправляя крылья и подпрыгивая, они бурно обсуждают, чем же закончится этот день, взойдёт ли цветная луна над Луною? И мимо, ворча недовольно, таща за собою плоские мокрые хвосты, длинной чередой проходят на задних лапах большие и серьёзные бобры.
Крапивник смотрит вверх: цветной полукруг, светящийся, такой яркий, что захватывает дух. Рядом тут же мелькают цифры — угловое расстояние, масса… Большой белый медведь поднимается на задние лапы и рычит, разгоняя астероиды. Опасность! Опасность нападения белых медведей!
Мелькают названия звёзд и созвездий, бегут буквы и цифры; рассекая всё это, как волны, проносится тёмный корабль, заключённый в переливающийся кокон, за ним ещё один, и ещё. Какой-то мышечеловек взмахивает крыльями, отрывается от поверхности Луны и устремляется к звёздам. За ним тянутся его сородичи.
Впереди вся вечность мира.
Крапивник чувствует пузырьки — мятные и лимонные. И вкус лунной клубники и сапфировой воды на губах. И песню сверчка в животе.