Мю Цефея. Шторм и штиль (альманах) (СИ)

Тело Геннадия Алексеевича лежало на поверхности у самой кромки воды. Он не шевелился и лишь слегка покачивался на волнах. На волнах? Я посмотрел внимательнее — от места падения по воде во все стороны расходились идеальные круги. Нормальное явление посреди этой жуткой аномалии… вот только что-то было не так. В отличие от обычных кругов, затухающих по мере удаления от эпицентра, эти набирали скорость и высоту гребня, словно пробуждая воду. Очень скоро они достигли того места, в котором отражалась луна — ее лик исказился и рассыпался на бесчисленное количество бликов. Поднявшаяся волна уходила в открытый океан — и там, где она прошла, поверхность воды оживала, покрывалась рябью, бурлила барашками пены и неслась обратно к берегу, повинуясь силе тяготения и бог знает какому количеству дифференциальных уравнений. Жизнь планеты, замершая в точке равновесия, продолжилась.

В грудь ударил порыв ветра, и на мгновение мне показалось, что сейчас я тоже сорвусь вниз. Я удержался.

— Эй!!! — заорал я, обращаясь сам не зная к кому. — Эй!!! Помогите!

Сзади меня раздался тяжелый топот — кажется, я все-таки нашел охранника. Я не обернулся к нему. Я даже не видел оживший океан, а смотрел на качающегося на волнах человека. Геннадий Алексеевич лежал на спине спокойно, как будто вода поддерживала его. Мне показалось, что он помахал мне рукой.

Немножко радости, еще немножко (Татьяна Леванова)

Отвесная стена уходила в скалы, тонущие в море, и глубоко под ней резвились дельфины. Было очень холодно и тихо, только шипела морская пена внизу, на камнях. Не слышно ни чаек, ни прибоя, только это вроде бы досадливое шипение, словно кто-то внизу пытался, но не смог добраться до Саши.

Девушка отвернулась от окна. Море без крика чаек, шума прибоя и пляжа казалось скучным, как больничная еда, без соли, запаха и вкуса. Просто грязная вода и шипение, да темные, скользкие спины дельфинов, похожие на слизняков, тонущих в садовом ведре. Пресловутая еда — гречневая каша-размазня и бутерброд с мерзлым маслом — тоже не повышала настроения. А Саше нужно было хорошее настроение. И не просто нужно. От ее хорошего расположения духа теперь очень многое зависело. Раньше никого не волновало, счастлива ли она, довольна ли, и чем ее можно порадовать. Но в этом была своя прелесть. Свобода чувствовать то, что чувствуешь. Злиться, плакать, хандрить и не делать над собой усилие. Не искать позитива в своих мыслях. Не любить все человечество, без исключения, и не чувствовать себя при этом преступницей.

— В жизни бы не подумала, что буду скучать о депрессии, — усмехнулась Саша, закрывая окно. Подумав, поставила на подоконник тарелку с едой и спрятала ее за шторами, тщательно задернув их. Ткань пропускала свет, придавая всему насыщенный темно-красный оттенок. Сразу стало уютнее и даже, кажется, теплее. Саша прошлась по комнате, от окна к двери, от двери к камину, от камина к кровати, провела рукой по кружевной салфетке на комоде, погладила безделушки. Взглянула в зеркало. Морской ветер немного растрепал ее длинные русые волосы, заплетенные в косу. Унылые прядки повисли вдоль щек, поэтому отражение тоже ее не порадовало. Свеча, горящая на столе, щелкнула, рядом с ней лежал браслет, и индикатор на нем изменил цвет с зеленого на желтый. Надо было срочно что-то предпринять.

Саша поспешила к чемодану, достала оттуда фотографии матери и брата, бабушкину шерстяную шаль, от которой еще пахло духами «Красная Москва», стеклянный шар, в котором вокруг домика кружился снег. Подумать только, когда-то она любила снег, могла подолгу трясти шар. Снег успокаивал, навевал мысли о праздниках, елке, каникулах. А теперь, когда весь мир покрылся коркой льда, снег раздражал. Радость вызывали только воспоминания об отце — шар годами стоял на его столе, прижимая кипу документов. Свеча снова щелкнула, но Саша старалась не отвлекаться, погрузиться в воспоминания. Шар, бумаги, папин стол, уютный свет лампы, запах табака и сандала, теплая шершавая рука…

— Простите, я не мешаю? Сегодня я ваша горничная, зовите меня тетя Света. — В дверь вошла пожилая женщина, стройная, легкая, улыбчивая. «Тетей» она себя звала скорее из кокетства, ее лет десять как можно было звать «бабушкой Светой». — Завтра, когда вас переведут в зал, вас, конечно, будет обслуживать поболе народу. А сегодня все готовятся еще.

— Ничего страшного. — Выходя из воспоминаний, Саша всегда чувствовала себя так, словно выныривала из воды. Тем, кто не обладал ее даром, такого не объяснить. Сонливость, тягучая, сладкая, словно кисель, а также чувство тяжести во всем теле делали ее плохой собеседницей, включаться в разговор приходилось дольше, чем другие. — Ничего страшного. Я простая девушка, привыкла сама справляться со всем. Заступницей меня назначили всего пару дней назад.

— Ого, всего пару дней, а уже Главный зал «Королевской скалы», — всплеснула руками тетя Света. — Наверное, вы очень талантливы. В своем роде.