Мю Цефея. Шторм и штиль (альманах)

Сын. Последний сын! Пусть волк, пусть, но его! Эйдар бросился с рычанием, с яростью, с выставленным вперед ножом. Он воткнул лезвие по рукоять в тело Рубена. Тот извернулся, глянул с непониманием, обидой… Злостью? Пытался еще ответить, но он был слаб. Юн и слаб, а Эйдар — зол. И мальчишка лег рядом с братьями. В снег, ставший холодной кровью.

Рубена скрутила последняя предсмертная судорога. Ворот куртки распахнулся, и что-то белело там на бледнеющей коже. Эйдар склонился. Он уже видел, что там, понял не глазами, не головой — сердцем. И все равно пригляделся, будто близорукий старик. Белое… Белое солнце из переплетения нитей.

Их было семеро. Охотников, братьев было семеро. И все — почти мальчишки, едва заслужившие право взять оружие и выйти за добычей. Эйдар метнулся к другому брату, к третьему — распахивал вороты курток и сквозь подернувшую глаза слезную муть смотрел на обереги.

Семеро братьев. А восьмой… А восьмой брат, серошкурый, лежал с разорванным горлом. Все восемь его Эйдара детей. Мертвые.

«За детей моих не прощу. За них ответят твои».

— Довольна ли ты теперь, Илва? — взревел, задрав к небу голову, Эйдар. — Довольна ли?!

Но небо молчало. Зато ответила земля. Из логова выбрались волчата-подростки. Все серые, а один — меньше прочих и белый весь от носа до хвоста. Тявкнул. Громко так, издевательски? Смеется… Смеется!

— Ты?! Ты…

Эйдар поднял нож — красный, как злоба, как любовь к сыновьям, как кровь врага. Двинулся медленно. Белая… Белая гадина. Убил раз — убьет снова.

Волчата попятились, а белый волчонок не боялся, не убегал. Даже когда Эйдару остался шаг, один замах.

— Не смей! Дочку — не смей!

Из логова метнулась наперерез женщина. Волосы белее метели хлестнули воздух, пальцы-крючья впились в плечи Эйдара. Пока он отодрал от себя хельду, пока толкнул, швырнул оземь, белый волчонок кинулся в лес.

И следом поднялась пурга. Да такая, что Эйдар с юности не видывал. Из прорех в небе посыпался холодный и колючий смех. Зима возвращалась белым пологом по красному. Укрывала мертвых волков, укрывала мертвых людей. Замела так, будто не было, будто стирала с земли, из мира, из памяти.

Эйдар кинулся в одну сторону, в другую. Где теперь искать проклятую? Волчата увязались следом. Мало им!

— А ну, пшли! — Эйдар запустил в мелюзгу палкой. Топнул ногой.

Те шугнулись, замерли поодаль. То-то же. Наугад он вломился в лесную чащу. Белую всю, с частоколом черных стволов. Невидимые в метели кусты драли куртку и руки, глаза кололо ледяным ветром, будто сам лес, само небо не пускали Эйдара за волчицей. Но он бежал, бежал, и все виделся ему белый силуэт на белом. Вот за дерево скакнула — или то заяц? Вот хвост метнулся на фоне пня — или снег взвился? Эйдар со злости вогнал острие ножа в кору. Дернул назад — не идет! Зарычал, завыл сам, точно волк. Белое на белом, белое на белом… Все обманка.

И уж весь воздух в груди выстудило, а он бежал. Не бежал даже — брел. На кого только похож? Старый безумный дурак, ищущий новой крови в лесу. Новой смерти, которая ничего не изменит.

Ноги завязли в сугробе. Эйдар рванулся вперед и упал лицом в белый холод. Снег забил рот и ноздри, залепил глаза. Надо б подняться, да никаких сил не осталось. И ради чего? Белую волчицу все равно не догнать. Нет его Марны, нет сыновей, волков — и тех нет, чтобы злобу выместить. Один он. И снова, громом по небу — один!

Может, и не нужно дальше?.. Не для кого.

Эйдар уже и веки прикрыл, и приготовился. Говорят, в снегу уснешь, так и не заметишь, как сон навсегда заберет. Но вдруг ткнулось что-то теплое в шею, потом — в ладони. Эйдар глянул сквозь залепивший ресницы снег. Его окружили волчата. Никак не отвяжутся! Он хотел отогнать, зашибить приставучих. Даже руку занес, пальцы в кулак собрал. Так и замер, отражение свое в желтых глазах увидел: огромный, здоровый мужик весь в снегу, точно чудище какое. И взгляд… Страшный, бешеный. Рука сама собой опустилась. Мелькнула в памяти и красная поляна у логова, и белые обереги на мертвых телах. А еще — волчата Илвы полжизни тому назад. Смерть только к смерти ведет. Хватит.

Волчата тявкали, звали. «Вставай, вставай! Бежим!» Куда, на охоту, дальше? Глупые. Учиться им еще и учиться, чтобы стать охотниками. Эйдар тронул одного, тот не испугался, боднул лбом в ответ. Взъерошил холку другому — мягко как. Он-то привык к грубым волчьим шкурам, что содранными устилали дом, а тут… Словно детские волосы.

— Глупые вы… Глупые детки.

Он поднялся, отряхнул куртку и штаны. Волчата лаяли, прыгали вокруг него. Маленькая стая. Семья?

Причудливо плетутся нити судьбы. Рвутся, путаются…

— Ну что, ребятки, домой пора.

…а потом выводят, куда и не ждешь.

Шел снег.

Конец света на Бондай-Бич (Дмитрий Витер)