Мюнхаузен

— Ну и единицу мне сегодня влепили! — похвалился Юрка. — Во всю клеточку! Такой толстой единицы, наверно, никому еще в школе не ставили. Это я точно знаю. Сашка Рындин говорил, а уж он-то знает: он этих единиц получал — не сосчитаешь. И в скобках написала «ед.» — это, значит, чтоб я не мог ее на четверку переправить. Я все толком объяснил ей насчет ключа, а она говорит: «Ты мог домашнее задание сделать, время у тебя было…» И верно, а? Я ведь об этом не подумал. А вообще-то несправедливо: она же не знает — может, я не врал!

Проводив длинного Юрку, Витька проник в свой двор не через ворота, а сквозь дыру в заборе. И хорошо сделал: посреди двора стоял Андрей Кондратьевич и, задрав голову, смотрел на крышу. Потом к нему подошел управдом. Витьке сразу сделалось жарко, по спине закололи горячие иголочки. Скрываясь за штабелями недавно привезенного теса, Витька услышал:

— Ничего подобного! Категорически вам заявляю как ответственное лицо! — пронзительно кричал управдом. — В данном случае обвал не имел места! Кто?! Шустрый такой, ушастенький? В бобриковом пиджачку! Он! Он Мюнхаузент! Это первый во дворе обормот! Одиннадцатого числа ко мне в калориферное отопление залез. Я с ними беседу провел. «Люди вы, говорю, ученые. Вас учат. Ка-ло-ри-фер-но-е, говорю, отопление, ты рассуди своей дурьей башкой!» — «Да разве, говорят, мы не понимаем? Да разве, говорят, мы не знаем?» А в тридцать второй квартире есть такой очкарь — ах, алхимик, иезуит! — все полы кислотой пожег, того и гляди, дом сожгет! «Это, говорит, отопление устаревшее»… Вы понимаете, товарищ педагог? Только раз истопник отойди, а он уж сидит там, ковыряется… Как на грех сапоги жали, а то б я… Ишь! Ишь! Какой-то уже выглядывает! Это не он? А ну вылазь! Ты чей?

Витька, пригибаясь, бросился за сарай и залез в пустую собачью будку. Андрей Кондратьевич с управдомом медленно прошли мимо.

— Дефицитный же материал! — торопливо продолжал управдом. — Вы поймите, товарищ педагог! Только привезли, а они уж бродят по двору, принюхиваются…

Была весна. Вовсю светило солнце. Распускались листочки. Зеленела травка. На улицах кишела детвора. А Витька плелся в школу и угрюмо размышлял: «Сколько этих самых малышей… Зимой и не подумаешь, что их в городе так много. Пожалуй, когда они все подрастут, на них никаких учителей не хватит. Откуда им возьмут столько учителей?..»

Держась по двое за руки, навстречу Витьке шла целая армия малышей.

Толстая пожилая воспитательница прямо с ног сбилась: отведет одного на место, а другой уж увидел под ногами какое-то стеклышко, присел и из земли его выковыривает; она — к нему, а впереди двое остановились и разинув рот смотрели на курицу, будто курицу сроду не видели.

У всех — маленькие лопаточки, ведерки, совки. Витька сразу догадался, куда их ведут: вон в тот новый садик. В огромные ящики навезли песку, белого, чистого, чтоб этим карапузам лепить свои дурацкие пирожки, без толку перетаскивать в ведерках, возить в машинах или зря раскидывать по дорожкам.

А когда Витька с Юркой пришли позавчера с ведерком взять немножко песочку — посыпать кроликам, какая-то старушка с метлой как раскричалась:

— А ну высыпьте обратно! Это малышам. А вы уже подростки!

А подросткам-то, если рассудить, песок, может, и нужней. Они его в дело употребят, а от малышей все равно никакого толку.

— Теть, гляньте, вон рыжий хочет под ворота лезть, — сказал Витька и, обернувшись, обомлел.

Тетя сидела на крылечке, расстегивала рукой воротник и дышала так громко, как Витька дышал только на приеме у врача. Круглое лицо ее было совсем белое.

Малыши шли себе и шли, ничего не замечая.

— Теть, а теть! — подскочил к ней Витька. — Вы что… Теть, да тетя же… Тетя, вам плохо, да? Слышите, тетя?

Из калитки выбежала какая-то женщина:

— Гражданка, что с вами? Дурно? Сейчас, сейчас… Это сердце!..

Толстая тетя с трудом показала рукой в сторону нового сквера:

— Детей.

— Понимаю! — отозвался Витька. — Я их — в сквер! Я доведу. Вы, тетя, самое главное, не беспокойтесь, отдыхайте себе! Все целы будут.

Витька догнал растянувшихся ребятишек.

На ходу он подхватил рыжего, который, присев на четвереньки, пытался подсунуть голову под чьи-то ворота и посмотреть, что это там во дворе тарахтит и стучит.

— Ты чего заглядываешь? Марш в строй!

Рыжий подозрительно взглянул исподлобья, сморщился, но все-таки послушно пошел, не сводя глаз с Витьки.

Витька выпятил грудь и скомандовал, прямо как военрук:

— Не растягиваться! Под-тянись!

Он решил сразу установить у малышей военную дисциплину.

Но бестолковые карапузы то ли испугались его бравого вида, то ли вообще не признавали военной дисциплины, только они остановились, сбились в кучу и начали озираться по сторонам.

Потом один крикнул, вытянув шею, как гусь:

— Галдыбанна?!

И остальные, тоже как гусиное стадо, жалобно подхватили:

— Гадлыбанна!

— Калдыванна!

— Калдиванна!

Но Витька недаром был человек находчивый: