Мюнхен

— Не был ли этот документ подделан?

— Нет, — очень громко сказал Ян.

— Не подделали ли вы, пан свидетель, эту бумагу сами?

— Если я сказал, что документ не был подделан, то это значит, что я тоже его не подделывал.

— А не придумали ли вы, пан свидетель, все это дело?

Доктор Клоучек вскочил:

— Я требую, чтобы свидетель не реагировал на подобные инсинуации! Что вы этим хотите сказать, пан доктор Татарка?!

— Господа, господа… — вздохнул председатель. — Пан свидетель, вы можете не отвечать.

Доктор Татарка побледнел. Он поднял руку, встали злобно сказал:

— Я хочу сообщить, что мой клиент подаст в судна свидетеля за оскорбление личности и за лжесвидетельство.

Председатель замахал рукой:

— Это ваше дело, пан доктор. Не отвлекайте нас.

— Я лжесвидетель?! — воскликнул Ян.

— Да, вы! — крикнул доктор Татарка.

Доктор Клоучек выпрямился и заговорил:

— Пан председатель, почему вы допускаете, чтобы свидетеля перед судом публично оскорбляли? Это неслыханно!

Председатель постучал пальцами по столу:

— Я призываю обоих господ юридических представителей к порядку.

Все замолчали. Журналисты положили карандаши.

Председатель спокойно обратился к доктору Клоучеку:

— Пан доктор, вы хотите задать свидетелю какой-нибудь вопрос?

— Нет, спасибо, — ответил Клоучек и, обратившись к Яну, ласково сказал: — Будьте спокойны, дружище, правда победит!

— Паи Мартину, ваш допрос в качестве свидетеля окончен, вы можете удалиться, — сказал председатель и при этом указал пальцем на дверь, словно выгонял Яна.

Ян вопросительно посмотрел на Клоучека.

— Идите, дружище, — сказал Клоучек, — мы все теперь решим без вас.

Ян выходил из зала суда. Минуту назад он вошел туда, чтобы доказать правду. Он сказал правду. Теперь он уходил, обвиненный в сознательной лжи и нарушении присяги…

Он прошел рядом со скамьей журналистов.

Одни писали, другие с усмешкой смотрели на его сумрачное лицо.

Ян вышел из здания суда. Стоял душный летний вечер.

21

Ян медленным шагом шел к Влтаве. Он не знал, почему шел туда. Он только знал, что не может идти домой. Таня с Еником уехали в Мукаржов по приглашению пани Клаусовой, жены капитана Клауса, на две недели. Начались каникулы, уроки русского закончились, но ни о каком отпуске они и думать не могли. У них не было для этого средств, и приглашение в Мукаржов было очень кстати.

Но уезжала Таня рассерженной. Ей не понравилось, что Ян помогал писать эту статью. Чего он этим добился? Все, что было в статье, — святая правда. Но кому эта правда была нужна? Почему Ян не посоветовался с Миреком? Правда, Мирек сам рассказал об оружии Самеку. Но он же не хотел, чтобы об этом печаталось в «Демократической газете». Это чуждый мир. Зачем Ян лезет в его споры? Так сказала Таня вечером накануне отъезда в Мукаржов.

Ян не мог пойти домой. Как сумеет он рассказать родителям, что обвинен в лжесвидетельстве? Отца хватит удар. Но завтра они об этом все равно узнают, прочитав «Политику». «Наше имя опозорено», — скажет мать и заплачет.

Заплачет по праву. Имя Мартину будет склоняться в газетах. Многие прочтут обвинение, но ничего не узнают об оправдании, которое когда-нибудь все-таки будет. Все будут думать, что Мартину лгал и нарушил клятву. А может быть, из зала суда этот слух уже распространился по городу и многие из тех, кого он встречал на Лазарской улице и на набережной, уже думают так?

«Пан доктор Мартину — клятвопреступник, — напишут о нем. — Впервые он присягал императору и не сдержал слово. Второй раз он присягал в легионе и дезертировал из него. Можно ли поручиться за правдивость его третьей присяги?»

Допустим, что, как все теперь говорят, присяга на верность Габсбургам была недействительной, как навязанная насильно. Но вторая-то присяга была добровольной! А он и ее нарушил! Кто это поймет?

Он присягал третий раз и теперь будет обвинен в нарушении присяги. Ясно, что этот процесс окончится плохо. Лаубе будет осужден. Доказать правду доктору Клоучеку не удастся, и суд уже, может быть, вынес приговор. Оскорбление личности! Но чем же мог Ян оскорбить личность Горжеца? Тем, что сказал правду, и ничего, кроме правды!

Однако пока что правда на стороне Горжеца, и сегодня вечером его будут чествовать, как его чествовали перед отъездом на родину во Владивостоке и как его чествуют все время. А почему нет? Ведь для всех он герой.

Ян смотрел на Влтаву с набережной у острова, который теперь назывался Славянским.

Под запыленными липами на набережной прогуливались девушки в светлых платьях и загорелые ребята. На Славянском острове играл военный оркестр.

Ян стоял у парапета и смотрел на воду. В ней тонули последние лучи заката. Река сначала посерела, потом почернела и стала похожа на жидкую смолу, но рыбак, сидевший под вербами, терпеливо продолжал удить рыбу.

Видимо, родина не подавляла ни рыбака, ни молодых людей, которые гуляли по набережной, ни тех, кто открыл окна в июньскую ночь и смотрел на слабо освещенный Карлов мост и на Град, сияющий в вышине.

А Яна родина подавляла и душила так, что он и плакать не мог.