Мюнхгаузен, История в арабесках

- Во-первых, - сказал Старшина, - история учит вот чему: если действительно ваша страсть ведет свое происхождение от вашей матушки, то это значит, что поныне еще нерушимо слово господне: "Я господь, бог твой, наказующий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих меня". Ибо сама по себе охота дозволенное и веселое дело. Но человек всегда грешит, когда он идет наперекор тому, что в обычае среди равных ему; тогда неважное становится важным и тянет за собой разные разности, подобно тому, как настала моровая язва, когда Давид приказал сосчитать народ, что не было в обычае у иудеев. Ваша матушка впала в грех, так как она не хотела пустить супруга на охоту, как ему полагалось по его званию, и потому дано вам это безумство: стрелять и не попадать. Но вам бы следовало отделаться от него силой, так как такие наклонности происходят не от "темных глубин", не от "усмотрения сил", как вы говорите, а только от дурости, из-за которой вы можете натворить много бед. И у детей порою бывает искушение поджечь дом, но они воздерживаются, если их крепко приструнить. А человек, над которым никто не поставлен, может и должен быть сам себе господином и наставником.

Во-вторых, ваша история учит, что слишком большая любовь в брачной жизни тоже не годится. Ибо ваш родитель не упал бы с лошади, если бы ваша матушка в таком волнении не выскочила на двор. Она хотела оборонить его от опасности и тем самым ввергла его в беду. Как легко мог бы застрелить его кто-нибудь из тех господ, кому он собрался написать после охоты.

В браке все должно быть умеренно, и любовь тоже: брак - дело долгое, пылу и жару на век не хватит. Холостой человек может делать что хочет: беды от того не будет; но после брака - стой! Возьми себя в руки и подавай другим пример. На мужа и жену все смотрят, и от них соблазн - двойной соблазн. С холостым мало кто имеет дело, но на хозяйстве и семье стоит все житье-бытье: соседство и подмога, христианская вера, церковь и школа, двор и дом, чада и говяда; и как тут быть закону и порядку, если супруги ведут себя как сумасброды? У нас, крестьян, этот порок попадается реже, но у городских - я их много видывал и здесь, и в других местах и обычаи их хорошо знаю - мне многое не по вкусу. Если муж бьет или ругает жену без нужды, то создает соблазн, ибо апостол Павел сказал: "Мужья, любите жен своих, как и Христос возлюбил Церковь", но если жена так заполонит мужа ласками и сладкими речами, что он боится посидеть с приятелями после положенного часу или воздерживается от всего, что веселит сердце, то она опять-таки создает соблазн, ибо апостол Павел паки написал: "Жены, повинуйтесь мужьям своим". Но страх состоит не в таких повадках, а в том, чтобы с мужа воли не снимать, так как брак должен возвышать мужчину, а не втаптывать в землю, ибо все тот же самый апостол Павел писал к коринфянам: "Не муж от жены, а жена от мужа".

От времени до времени при хорошей погоде у меня здесь собираются большие компании из горожан, которые плезиру ради проводят день на свежем воздухе, а к вечеру уезжают. И тут я наблюдаю, между прочим, что молодожены, которые только год или два как поженились - после уж этого не бывает, - переглядываются, перемигиваются, лижутся и амурятся, точно они одни-одинешеньки и никого ни кругом, ни около. В этом опять кроются три соблазна.

- Жаль, Старшина, - со смехом прервал его охотник, - что вас не слушает профессиональный философ. Он похвалил бы архитектоническую симметрию вашего строя мысли. Три соблазна, соответствующие трем моральным выводам.

Старшина, не обращая на него внимания, продолжал:

- Во-первых, в компании всегда есть люди, которые хотели бы посвататься, да не могут, и у них такое любезничание при народе ведет к тайной зависти и недоброхотству, от чего человек да оберегает ближнего своего. Это первый соблазн. Во-вторых, когда проделывают такое при людях, что надлежит хранить в тайности, то всякий подумает: уж, верно, они дома пылают в таких страстях, от которых можно вконец известись. В-третьих, иной и решит: что одному хорошо, то и другому ладно; вы не стыдитесь, так и мне ни к чему; вам можно лапать, а мне царапать; он и выпустит всех змей, которых носил в сердце и до этого сдерживал, - все дурные, насмешливые речи, издевки и поклепы; заденет этим других, а те ему ответят, так что всякому согласию конец. Я уже видел, как из-за такой нежничающей парочки поднялся в компании спор и раздор, который тем больше разгорался, чем больше они миловались.