Мюрид революции

— Твой отец уважаемый человек, — серьезно и с почтением оказал Элса. — А зачем ты пришел к нам в Борой?

— Я хотел повидаться с Решидом, сыном вашего Гази. Мы могли бы вместе вернуться в город к началу наших занятий.

— Ты тоже учишься в школе? — поинтересовался старик.

— Нет. — Асланбек смущенно опустил глаза — он боялся показаться нескромным. — Я в реальном училище.

— Это хорошо, — сказал Элса с уважением. — Но Решид в это лето не приезжал в аул. Старый Гази уже начал беспокоиться. Вчера он ушел в Грозный, чтобы повидать сына… Быть может, будь он сегодня здесь, старики не решили бы посылать белому царю джигитов, — добавил он как бы пре себя. — Гази много видел в жизни, и все у нас очень уважают его.

Асланбек почтительно простился со своим новым знакомым, но старик остановил его.

— Скажи, джигит, — задумчиво спросил он, — вот ты ученый, может быть, ответишь мне. Придет ли время, когда станет легче жить крестьянину и пастуху? Или так будет всегда, потому что так положено от века?

— Я думаю, такое время обязательно придет! — горячо ответил Асланбек. Ему так хотелось передать старику свою убежденность, что он приложил руку к груди.

Но старик только печально улыбнулся. На прощание он, словно отпуская его, махнул рукой и побрел к дому.

Взволнованный и задумчивый, возвращался Асланбек в Шатой.

III

Элса правду рассказал Асланбеку, что Гази ушел. Однако не только беспокойство заставило больного старика отправиться в город — у сына там, в Грозном, много своих дел. Но за последнее время односельчане так часто задавали бывалому воину мудреные вопросы про все происходящее в стране, что он решил узнать обо всем подробнее у своего просвещенного сына.

Решид учился в начальной горской школе, окончив которую он мог стать в лучшем случае переводчиком пристава или сельским писарем. В горской школе занимались дети разного возраста: вместе с малышами в первых классах сидели и взрослые юноши, лет по шестнадцати-семнадцати. В таком положении был и Решид, в свои восемнадцать лет обучавшийся в третьем классе.

После двухдневного путешествия Гази с трудом добрался до Грозного, но сына своего в школе не застал. Классный наставник, которому передали, что пришел какой-то крестьянин и спрашивает о своем сыне, выйдя на крыльцо, сообщим Гази:

— Ваш сын больше у нас не учится.

Удивленный Гази встревоженно спросил:

— Как — не учится? Куда же он девался?

— Не знаю, — отрезал наставник.

— А кто же знает, где мой сын?

Наставник помялся и после небольшой паузы сказал:

— Он в тюрьме.

— В тюрьме?

— Да.

Гази даже изменился в лице.

— За что же его?

Наставник некоторое время молчал, а потом тихо сказал:

— Арестовали его две недели назад, а за что — должен знать полицейский пристав. — Он еще минуту постоял, словно собираясь что-то добавить, и вдруг решительно захлопнул дверь перед самым носом горца.

Еще лет десять назад Гази и подумать не мог устроить сына в школу, у него не было средств, чтобы хоть раз в год съездить в Грозный. Это бедность погнала его в свое время на русско-японскую войну, откуда, трижды раненный, Гази вернулся с двумя медалями и одним Георгиевским крестом за храбрость, проявленную им в ратном деле. Однако, бесхитростный и прямодушный, он не умел ладить с начальством и потому не смог добиться хотя бы места помощника сельского старшины. Медленно умирая от туберкулеза, жил он, никому не нужный, с одной надеждой увидеть счастливые дни своего единственного сына. «Пусть я, ходивший на смерть за царя, так и не увидел счастья, зато Решид должен стать хотя бы сельским писарем», — решил как-то Гази и после упорных хлопот по канцеляриям царских чиновников устроил мальчика в грозненскую горскую начальную школу. И вот теперь все надежды сразу рухнули.

«Единственного сына потерял! Кто поможет мне?» — думал Гази, направляясь через рынок в персидскую чайную на Дворянской улице.

Войдя в чайную, Гази устало опустился на стул за маленький неприбранный столик.

За соседними столами какие-то чиновники шумно обсуждали «успешные операции» войск императора всея Руси на фронтах, с завистью толковали о дворцах, которые, соперничая друг с другом в роскоши, строили внезапно разбогатевшие нефтепромышленники и купцы. Но больше всего говорилось о несметных богатствах Тапы Чермоева.

Сыну царского генерала Тапе Чермоеву за особое усердие, проявленное его отцом в борьбе против чеченских крестьян, было разрешено обучаться в пажеском корпусе. Окончив его, он был оставлен во дворце в личном конвое государя. Здесь ротмистр Чермоев вызвал на дуэль какого-то важного сановника, после чего был уволен в отставку и вернулся на родину. И когда на землях, смежных с землями его родителя, ударил первый нефтяной фонтан, Тапа проявил великую энергию дельца. Путем обмана он за какие-то гроши скупил нефтеносные земли у крестьян и теперь наживал миллионы.

Гази не интересовали эти разговоры. Он слишком хорошо помнил грязь и ужас солдатских окопов, чтобы придавать какое-нибудь значение болтовне тыловых офицеров и чиновников.