Мюзик-холл на Гроув-Лейн

Дверь открыл молодой человек весьма приятной наружности. Его светлые волнистые волосы обрамляли мужественное лицо с выпуклым подбородком; широко посаженные, чуть навыкате, ярко-голубые глаза взирали на мир с детским простодушием и с великолепной, внушающей зависть уверенностью в себе, которая больше свойственна представителям высшего класса, а не актёру странствующей труппы. Сейчас, когда до его выхода на сцену оставалось не более четверти часа, он был одет в безупречно сидевшие белоснежные брюки и короткий светлый пиджак, и этот сценический костюм лишь подчёркивал его изящную, но вместе с тем атлетичную фигуру.

– О, Эдди, я всего лишь на минуточку! Не хочу тебя отвлекать перед выступлением…

– Лучше войди, Марджори, – он неохотно отошёл в сторону, освобождая проход, и, хотя голос его был преувеличенно бодрым, радости в нём не слышалось.

Девушка на секунду замерла, не отводя взгляда от лица молодого человека, а после неловким движением вынула из-за спины коробку с конфетами и протянула её, шагнув вперёд. Она улыбалась, но на душе скребли кошки, и шею обдавало жаром, как если бы она чересчур близко подошла к пылающему камину.

Эдди сделал шаг назад, потом ещё один. На его лицо набежала тень, и видеть это Марджори было невыносимо.

– Я просто подумала, мне одной она ни к чему, а мы могли бы как-нибудь вместе выпить чаю и поболтать, – заговорила она торопливо и весело, стараясь быть естественной и не выдать, как больно её ранит его холодность.

– Тебе не следовало… – с усталой досадой произнёс Эдди, проводя ладонью по волосам, отчего на гладкий лоб упала волнистая прядь.

Такими волнистыми бывают волосы после морской воды, после того, как солнце высушит их, сделав жёсткими от соли, а ветер наполнит ароматом водорослей и неуловимого счастья. Взгляд Марджори остановился на руке Эдди Пирса – на широкой ладони с длинными пальцами и перламутровыми, как изнанка морской ракушки, чистыми округлыми ногтями.

– Марджори, я ведь тебя уже просил об этом. Незачем ставить и себя, и меня в глупое положение, – в тоне его появилась жёсткость, будто его слова тоже побывали в морской воде и высохли на ветру, как льняные салфетки, измятые после пикника.

Он так и стоял в отдалении от неё, не принимая подарок из протянутых к нему рук, и ей не оставалось ничего иного, как положить коробку на гримёрный столик. После этого говорить больше было не о чем, и надо было уходить, но она не удержалась.

– Это всё из-за неё, да? Из-за Люсиль? Из-за неё ты больше не хочешь быть мне другом?

– Что за глупости, Марджори. Мы по-прежнему друзья с тобой. Просто я не хочу, чтобы ты выдумывала себе всякую чепуху, – он, наконец, высказал то, что давно собирался, и это освободило его и сделало жестоким. – Пойми, я о тебе же забочусь, и потому не хочу, чтобы ты выставляла себя на посмешище.

В дверь постучали. Джонни Кёртис, второй участник танцевального дуэта, заглянул в гримёрку напарника и, никак не показывая того, что заметил в ней Марджори Кингсли, флегматично предупредил:

– Арчи с Лавинией уже закончили. Нас объявят через пять минут.

Облегчение, появившееся на лице Эдди, сказало Марджори больше, чем все его недавние слова, и она быстро выбежала из его гримёрной, стараясь сжаться в своём крупном теле и никого не задеть.

Он отвергал её уже не в первый раз. На прошлой неделе, после дневного представления, она специально попалась ему на пути – предложила вместе пройтись, выпить по чашке чая в закусочной, поболтать о том о сём. Она была так же весела и беспечна, как те девушки, что стайками порхали по оживлённой Денмарк-хилл, задорно стуча каблучками, и на ней была надета новая шляпка, которая очень ей шла и стоила в два раза больше, чем она могла себе позволить.

Но чуда не случилось. Эдди отклонил её приглашение и разговаривал с ней сухо и бесстрастно, хуже, чем со случайной знакомой. Пока они говорили, его ротанговая тросточка выбивала по асфальту нетерпеливое стаккато, а глаза смотрели куда угодно, но только не на неё.

Она тогда забежала в первый попавшийся кинозал, в его спасительную темноту, и сидела там до самого окончания ленты, бездумно наблюдая, как зеленоглазая красотка с капризным гуттаперчевым личиком льёт глицериновые слёзы, и на какое-то время ей стало легче. Но после того как титры побежали по экрану и немногочисленные зрители принялись выбираться со своих мест, преодолевая препятствия в виде кресел так, словно шли по колено в воде, воспоминания недавнего позора вновь заставили её корчиться от жгучего стыда.

Вот и сейчас она шла по коридору, ничего не видя от выступивших слёз, и в очередной раз давала себе зарок навсегда забыть, выжечь в памяти тот летний день на побережье, когда лазурная морская гладь и опрокинутая синь небес внушили ей надежду на счастье.

* * *