Miw

Вечером они ели тушенку, купленную в поселковом магазине.

– Вы бы курицу взяли, вон свежие, парные. Только привезли. И дешевле и выгоднее, – продавщица Лариска к старику относилась хорошо. Он ей чем-то напоминал отца. Правда, отец пил и утонул весной на той стороне реки, у села Петрово-Дальнее.

– Сказано тебе тушенку, давай тушенку.

Лариска положила на прилавок банку тушенки и засунула в карман старика горсть карамели.

– Будете есть и меня вспоминать.

– Охота была, – буркнул тот. – Но все равно, спасибо.

За столом к тушенке Иван Матвеевич налил себе стопочку водки.

– Меня бы мог тоже угостить. – Кот сытно облизывал остатки тушенки с усов.

– Ты что, пьющий? – Иван Матвеевич даже не заметил абсурдность своего вопроса.

– Нет, зачем же так сразу. Позволяю себе. По случаю. Иногда. Валерьянку.

– Зараза ты, а не кот.

Ночь прошла обычно – кот развалился на постели в ногах, Иван Матвеевич – свернувшись в калачик.

Забирали Ивана Матвеевича и мешки с яблоками в день, когда шел настоящий снегопад. Кот исчез с утра, полковник ходил по участку в надежде с ним попрощаться и сказать, что он сварил ему целую рыбину, куриные потроха и свиные хрящи. И все это он оставил на террасе около домика. Еще Иван Матвеевич постелил в кошачьем доме свой старый китель – сукно там отличное, должно быть тепло. Дети торопили полковника, он все медлил, ходил, ворчал, но наконец сел в машину. Кот, безмолвно сидящий под крышей бани, вдруг увидел, что Иван Матвеевич вытащил огромный клетчатый платок и стал сморкаться. Потом машина выехала за ворота и пропала в снегопаде.

Кот спустился с крыши, отведал рыбы, потаскал по половицам крыльца хрящи и завалился спать на старый китель. Снились ему горящая печка, слова полковника «береги себя, зараза» и его клетчатый платок. Кот на минуту открыл глаза: «Зачем себя беречь, если никому не нужен?» – зарылся в старый китель и опять уснул.

Зимой Иван Матвеевич жил для того, чтобы отметить профессиональный праздник, закупить семян на оптовом рынке и вырастить рассаду. Как только все эти дела были сделаны, обычно наступала весна, тогда можно было бросить город, уехать в Знаменку, окунуться в омут садовых работ и увязнуть в болоте огородных забот. Наступившая же зима была другая, длинная и нудная. И он, совершенно неожиданно, почти пропустил свой профессиональный праздник. Вспомнил только, когда в программе «Время» об этом торжественно сообщила гладко причесанная диктор. Он торопливо поднялся из кресла, подошел к серванту, вытащил бутылку коньяка, посмотрел на нее и поставил обратно. Праздновать не хотелось. Еще он заметил, что привычка разговаривать с собой, тоже стала неудобной. Почти что странной. Вспоминался кот, с которым можно было беседовать обо всем, совершенно не заботясь, как ты при этом выглядишь.

В эту зиму полковник сильно похудел и, глядя по утрам на себя в зеркало, с военной прямотой признавался себе, что стал совсем стариком. От этой мысли начинало лихорадить – полковник принимался искать и выкладывать на видное место сберегательную книжку, важные документы, всякого рода удостоверения. «Мало ли что… Чтоб не искали потом», – думал он и испытывал желание поговорить с кем-нибудь о своих собственных похоронах. С кем-нибудь, с кем не страшно это было бы сделать – просто и по-деловому подойдя к обсуждению неотвратимого события. Очень не хватало кота. Кот все понимал правильно. Будучи мизантропом, полковник в коте видел свое отражение. Нежелание идти на сближение, высокомерие и подозрительность, отчужденность и стремление во что бы то ни стало сохранить дистанцию – все это их роднило и делало возможным общение. Но от воспоминания об оставленном на даче коте у полковника начинало колоть в боку. Свой отъезд из Знаменки он забыть не мог, как и не мог забыть тарелки с едой, оставленные на крыльце. Иван Матвеевич отлично понимал, что этой еды хватит на неделю. И то, если не растащат вороны. Конечно, деревенские коты подкормят, но…

Однажды полковник не выдержал.

– Мне в Знаменку надо. – По телефону полковник с сыном разговаривал сурово.

– Отец, ты с ума сошел, январь месяц, что ты там забыл?

– Говорю, надо, значит, надо. Если не сможешь отвезти, сам поеду.

– Господи, ладно, в выходные, может быть.

Иван Матвеевич волновался – до выходных еще было несколько дней, почти неделя. Сна не было. Зимнее темное утро застало его на вокзале. Потом была холодная электричка, тропинка с сугробами, автобус и наконец заснеженная и тихая Знаменка. Дом сторожа был темным. Окна маленького домика Марьи Семеновны светились. Посредине ее участка стояла маленькая наряженная елка.

Из снежного палисадника доносилось блеянье – козы устроили небольшой концерт.

– Есть кто? – полковник постучал.

За дверью кто-то возился, чем-то шумел. Наконец на пороге появилась Марья Семеновна.

– Иван Матвеевич?! Это вы?!

– Я, а что, не видно, что ли? Войти можно или на снегу держать будете?

– Входите, я так растерялась! – ахнула Марья Семеновна.

Полковник долго отряхивался. Потом они пили чай, Марья Семеновна рассказывала всякие новости: