Мизанабим

То, что дома не могут ответить, не значит, что им нечего сказать.

Крепость одобрительно скрипит порогом, когда вслед за Сомом гостья входит в полутёмную комнату.

Не комнату даже – коридор, ведущий в жилую часть. Туда, откуда доносятся голоса, о чём-то живо спорящие.

– Постой тут.

Нура натыкается на выброшенную вперёд Сомову руку. Послушно отступает. На чужой земле нужно следовать местным обычаям. Даже если не понимаешь, в чём они заключаются.

Сом скрывается в… кухне? Нура чует, как аромат еды становится отчётливей. В носу свербит. Должно быть, дикий перец и что-то из пряных трав. Пищу, которую ели та-мери, редко признавали колонисты, и наоборот.

Исключения, конечно, есть – или Нуре нравится так думать. Это не воспоминание. Скорее, подспудная уверенность – как о том, что перец зовётся именно перцем, а солнце восходит на востоке.

Она придвигается к двери, склоняя голову, пытаясь уловить обрывки разговора.

Самый младший из мальчишек звучит взволнованно. Те, что постарше перебивают друг друга.

– Да не ведьма она!

– Почём знаешь?

– Сом, вразуми его. Ты же с ней шёл, ну! Скажи, опасна?

– Мухи не обидела, – низкий и размеренный голос Сома выделяется среди остальных.

– А я чём говорю!

– Пока, – отрубает, как острым лезвием.

Нура ёжится. Ей не доверяют. Оттого и попросили остаться за дверью.

Она оглядывается. Может уйти из Крепости прямо сейчас – направиться к городу, благо, дорогу она представляет: глядя по сторонам во время пути, подметила, как меняется мир за холмами. Там лежит неизвестность, но и здесь не лучше…

Если развернётся и уйдёт, что потом?

Остановит её кто-нибудь? Станет ли догонять?..

Когда Нура касается ручки наружной двери, внутренняя распахивается, и Сом втягивает её за локоть внутрь.

В тесной кухне царит полумрак. Пылинки кружатся, опускаясь на лужицы из света под окном. Грубо сколоченный стол завален всевозможной утварью и посудой. Нура улавливает запах чего-то кислого, но молчит.

Чужой дом – чужие порядки.

Она обводит взглядом братьев, которых уже видела на берегу. Сом по очереди представляет:

– Это Карп.

Великан со светлыми кудрями подмигивает. Он самый высокий из них и почти касается теменем потолочной балки. Сутулится заметно. Улыбка – что зовётся, до ушей. Только серо-зелёные глаза не смеются.

– Мон Карпаччо к вашим услугам, – он отвешивает шутовской поклон. Все остальные закатывают глаза.

– Не слушай его.

– Он даже не знает, что это такое.

– Позвольте!.. Как это не знаю? Моё полное имя, конечно! Они просто завидуют, – гневный тон сменяется доверительным шёпотом, – у меня в роду были аристократы.

– Врёт, – вздыхает самый младший.

– Как дышит, – подтверждает длинноносый.

Сом поводит плечом.

– Это Горчак, – кивает на носатого. Щуплого, невысокого, лет четырнадцати на вид, с широкими скулами и цепким взглядом. Нестриженые тёмные пряди падают на лоб. В то время как Карп строит из себя весельчака, Горчак не старается вовсе. Он молчит, но в усмешке кроется что-то плутовское. Нура в целом не испытывает доверия к белым людям, а с этим, думает она, надо держать ухо востро.

– И Ёршик.

Сом опускает ладонь на плечо младшего, но тот резво шагает вперёд. Блестят ясные голубые глаза.

– Это я тебя нашёл! И позвал остальных.

Нура поджимает пальцы ног. Всю жизнь она ходила босиком, но сейчас ощущает, как сквозняк обнимает колени. Вспоминает, что одета в короткую рубаху с чужого плеча, и сжимается под взглядами.

Дзынькает тишина.

Пылинки порхают от одной стены к другой.

Наверное, стоит поблагодарить братьев за помощь или сказать, что она рада знакомству. Это самое простое, не зависящее от языка и культуры, но почему-то Нура медлит.

– Ёрш, покажи ей Умбрину спальню, – говорит Сом после паузы.

Карп с Горчаком переглядываются. Носатый задумчиво жуёт губу. На Нуру он больше не смотрит.

– Уверен? Сейчас ведь Скат придёт…

– И что? – Несмотря на ровный, даже безразличный голос, на лбу Сома пролегает морщина. – Что он сделает? Проголосует против? Соберёмся за столом – обсудим. Не ходить же ей так.

Нура вздрагивает. Оказалось, это Ёрш взял её за руку своей ладошкой – тёплой и слегка липкой, пахнущей смолой.

– Пойдём.

Они идут наверх.

Нуре не нравятся лестницы. И высокие кровати. Та-мери всегда спят на досках Плавучего Дома – или на земле, если приходится сойти на берег. Чем выше от земли, тем тревожнее, будто с корнем выдирают.

Она выдыхает и касается стены ладонью. Слушает. Чувствует, как дом настороженно наблюдает за гостьей: не торопится принимать, но и не проявляет враждебности. Крепость приняла её приветствие, но осталась холодной на ощупь.

Верхние коридоры темны. Ёршик минует несколько дверей: Нура приглядывается, стараясь разобрать символы на створках. На каждой что-то изображено.

На последней – цветущая веточка.

– Тут свободно. – Ёршик проходит в комнату. Скрипит дверцами платяного шкафа. Нура долго вспоминает слово на имперском, вылетевшее из головы, – «гардероб». Ещё одна вещь, которой кочевники не пользуются, храня вещи в плетёных коробах. Да и вещей у них почти нет – по пальцам пересчитать. Амулетов и украшений, носимых на теле, гораздо больше, чем одежды.