Мизери

Остаток вечера и часть ночи, бессонной, но легкой и короткой, несмотря на полнолуние, сминающее шторы и веки, Света провела над разрешением взволновавшей ее ум загадки. Она точно перелистала за ночь с десяток сто раз читанных и столько же раз забытых детективов. Это было скучное, но полезное занятие. К утру она была вознаграждена за терпение быстрым, глубоким сном и… сразу по пробуждении, на втором или третьем звонке… слава богу, будильника, не телефона! — ошеломляющим по совершеннейшим его простоте и очевидности открытием. Вчера в восемь вечера ей позвонила и говорила с ней не Золотая Рыбка, а — и это так же просто, как перевернуть страницу! как снять перчатку! — Норковая Шубка!

Норковая Шубка, и никто другой! Последние сомнения улетучиваются (уплывают!), стоит лишь вспомнить ее прощальные слова. Таинственная (ах, уже не таинственная!) незнакомка (то есть вполне знакомая) сказала: «До скорого свидания». Только слепой не усмотрел бы тут намека на то, что, возможно, они опять встретятся завтрашним утром (уже сегодняшним!) на трамвайной остановке, и Свете, если ей при этом еще будет интересно, ничто не помешает вывести Шубку на чистую воду. То есть Рыбку.

В это утро Света шла к остановке нога за ногу, а завидев трамвай, нарочно еще замедлила шаг. «Кому надо, дождется», — подумала она чужими, где–то вычитанными словами. Однако на остановке никого не было. «Починили «мерседес»”, — так объяснила себе Света отсутствие попутчицы. Другое объяснение не приходило ей в голову или, может быть, придя, не задерживалось там. Светина способность мыслить аналитически истощилась прошедшей ночью. Между тем настроение ее продолжало оставаться на том же, что и вчера, приятно–высоком градусе. Даже пятнадцать минут топтания на остановке бессильны были испортить его.

Трамвай пришел одновагонным. У метро его брали штурмом. Света, взяв на колени чужого ребенка (встать и уступить место она не могла при данной плотности колыхавшейся над ней толпы), скоротала дорогу в мыслях о быстротечности и невесомости времени, в котором жила она несколько поневоле, но если отвлечься от своего, а ребенок, всхрапнув, притихнет наконец, уткнувшись лбом в стекло, то жила не столь уж долго, чтобы жаловаться на перемены, которые для времени суть не что иное, как рефлекторные перемены позы для онемевшего тела: вынужденные сокращения мускулов рук, ног, шеи, а также лицевых, самых упрямых, мускулов.

Она не заметила, как опустел трамвай. Было уже светло. Оттепель, державшаяся неделю, сдалась, и великолепные мощные сосульки свисали с карнизов, угрожая безопасности пешеходов. Тротуары были залиты льдом. Дворники не успели или не пожелали сколоть его. Солнце невидимкой бродило за легкими тучами. Мороз набирал силу. Хотелось жить. Остро и опасливо хотелось жить в этом блещущем мире, не уточняя: «А долго ли?», не спросясь: «Кем?»

Света увидела Сережу и побежала ему наперерез, приветственно размахивая руками. Он поджидал ее, наклонив голову к плечу.

— Как дела? — поинтересовался Сережа, улыбнувшись в ответ на ее: «Вот хорошо, что я вас встретила!»

— Что с алмазом?

— Вы себе не представляете, Сереженька! Тут такие дела… Не знаю, что и делать. Вот хоть вы мне посоветуйте…

— Я — запросто! — сказал учитель физкультуры. — Все что угодно. Только спросите.

* * *

— Так вы думаете, вас заманивают в ловушку? — продолжил Сережа разговор, не законченный утром. — Вам с маком или с повидлом?..

Булочки в школьной столовой пекли вкусные, в отличие от всего прочего, чем, невзирая на качество, от души лакомилась Света, оголодавшая за неделю полного безденежья.

— Гуляем, Светлана Петровна! — хмуро веселился учитель физкультуры, покачиваясь на стуле.

Им только что выдали зарплату. Сережа опять платил за ее обед. Она согласилась, сердясь, только потому, что иначе он отказывался принимать от нее десятку в уплату недавнего долга. «Если так пойдет дальше, придется, увы, отменить обеды в столовой. Да, жаль — очень вкусно», — посетовала Света и выбрала булочку с маком.

— Я не думаю, а подозреваю. Зачем я ей сдалась: слишком интеллигентная и не слишком молодая?

(Учитель изобразил упрек всем выражением лица и энергичным движением кисти.)

— …В общем, не юная. Кстати, она ничего не сказала про возрастной ценз. Даже не спросила о возрасте. Правда, у меня детский голос… Вы заметили?

— Не сказал бы.

— Ну, хоть — интеллигентный?

— Есть немножко. А объявление вы написали без ошибок? Ах, да, я же читал…

— ???

— Полюбопытствовал вчера. Очень милое объявление. Сразу видно, что составлено честным человеком… Между прочим, его уже сорвали. У метро теперь следят за этим.

— При чем тут честность! Сорвали? И на моей остановке двух дней не провисело…

— Будете подклеивать?

— Но теперь–то… Вы не поняли, что ли, Сережа? Теперь–то зачем? Все, по–моему, ясно. Она клюнула.

— М–да–а. Воображение у вас, Светлана Петровна… Вам так не терпится избавиться от богатства, что у простого человека душа радуется глядеть.