Мизери

Он положил в рот две капсулы, запил их пепси и откинулся назад, морщась оттого, что заныли почки. Что-то там в них растет. И ладно. Замечательно.

Марсиане, подумал он. Марсианские машины смерти.

Он посмотрел туда, где стояла жаровня для барбекю, ожидая, что при утреннем свете она покажется ему обычной жаровней для барбекю. К его удивлению, она по-прежнему выглядела как придуманная Уэллсом шагающая машина, несущая разрушения.

У тебя была идея. Какая?

Откуда-то вернулась песенка «Трампе»:

Жги, бэби, жги и мамочку сожги…

Правда? Какую еще мамочку? Она даже свечки не оставила. И свои-то выхлопные газы поджечь нечем.

Сообщение из подсознания:

Тебе ничего не нужно жечь здесь. И сейчас.

Э-эй, так о чем мы толкуем, друг? Намекните хотя бы…

И тут идея пришла, пришла сразу, как приходят все действительно стоящие идеи — завершенная, полностью отделанная, недобро-прекрасная и абсолютно убедительная.

И мамочку сожги…

Он взглянул на жаровню, собираясь вновь испытать досаду от того, что он сделал. — что она заставила его сделать. И досада вернулась, но легкая и далекая; боль в почках хуже. Что она сказала вчера? Я всего лишь… убедила тебя избавиться от плохой книги и написать твою лучшую книгу…

Может быть, в этом и есть кое-что от правды. Может быть, он здорово переоценивал «Быстрые автомобили». Твой ум просто старается исцелиться такими рассуждениями, зашептала часть его сознания. Если ты когда-нибудь выберешься отсюда, ты точно так же будешь убеждать себя, что тебе вообще не нужна левая ступня — стричь придется на пять ногтей меньше, только и всего. Сейчас умеют делать чудо-протезы. Нет, Пол, у тебя была чертовски хорошая книга и чертовски хорошая нога. Так что давай не будем себя обманывать.

Но более глубинный пласт его сознания подозревал, что как раз последнее рассуждение — самообман.

Не самообман. Пол. Говори правду. Не надо лгать себе. Ты — парень, который выдумывает истории, то есть лжет всем, и этот парень никогда не должен лгать себе. Это смешно, но это правда. Как только ты займешься таким дерьмом — все, сливай воду. Можешь зачехлять машинку и учиться на брокера или на кого угодно.

Так в чем же правда? Правда, если на то пошло, в том, что ему крайне неприятно, что в прессе критики все чаще и чаще характеризуют его как «популярного автора» (что в его понимании лишь на одну ступеньку — на одну маленькую ступеньку — выше «литературного поденщика»). Это никак не согласуется с его представлением о себе как о Серьезном Писателе, который выдает время от времени говенные романы лишь затем, чтобы заработать денег для (оркестр, туш!) НАСТОЯЩЕЙ РАБОТЫ! Он ненавидел Мизери? В самом деле ненавидел? Если так, почему же он так легко сумел снова скользнуть в ее мир? Не просто легко; с наслаждением, как в теплую ванну с хорошей книгой в одной руке и кружкой холодного пива в другой. Возможно, он ненавидел ее только за то, что ее лицо на обложках книг привлекало куда больше внимания, чем фотографии автора, ее лицо отвлекало критиков, и они не замечали, что имеют дело с молодым Мейлером или Чивером note 41 — имеют дело с тяжеловесом! И не стала ли в результате его «серьезная работа» превращаться в своего рода вопль? Посмотрите на меня! Посмотрите, как это превосходно написано! Эй, ребята! Здесь скользящая перспектива! Здесь интерлюдии! Поток сознания! Это моя НАСТОЯЩАЯ РАБОТА, слышите, козлы! Только ПОПРОБУЙТЕ от меня отвернуться! Только ПОПРОБУЙТЕ, гребаные щенки! Только ПОПРОБУЙТЕ отвернуться от моей НАСТОЯЩЕЙ РАБОТЫ! Только ПОПРОБУЙТЕ, и я…

Что? Что он им сделает? Отпилит ноги? Отрежет пальцы?

Пола неожиданно стала бить дрожь. Он почувствовал, что должен облегчиться. В конце концов ему удалось помочиться, хотя и с большей болью, чем в прошлый раз. Он стонал, пока мочился, и после этого еще долго стонал.

Наконец милосердный новрил отогнал боль — чуть-чуть — и Пол стал засыпать.

Разлепив тяжелые веки, он посмотрел на жаровню для барбекю.

Что ты почувствуешь, если она заставит тебя спалить «Возвращение Мизери»? — спросил его внутренний голос, и он слегка подпрыгнул. Уплывая, он думал — да, это будет больно, это будет ужасно, ему будет так же больно, как и тогда, когда дымом взвились над жаровней «Быстрые автомобили», как сейчас, когда у него в почках развивается инфекция, как тогда, когда она опустила топор, внеся редакторскую правку в его тело.

Еще он понял, что это праздный вопрос. Непраздный вопрос — что почувствует Энни. Возле жаровни для барбекю стоит столик. И на нем — с полдюжины разных банок. В одной из них — горючая жидкость. А что, если Энни закричит от боли? Не хочешь полюбопытствовать, как это будет звучать? Совсем-совсем не хочешь? Есть пословица: месть — это блюдо, которое лучше всего есть холодным, но эту пословицу придумали раньше, чем изобрели горючую жидкость.

И мамочку сожги, подумал Пол и заснул. На его бледных, серых губах играла легкая улыбка.

25