Мизери

— Все, — согласился Пол: в воображении он видел, как Ройдманы едут из Сайдвиндера в своей машине. Яркий луч бьет в глаз миссис Ройдман, она моргает, заслоняется ладонью… Хэм, что там такое? Не надо, я не сошла с ума, там что-то лежит! Сверкает так, что я чуть не ослепла. Давай вернемся, я хочу посмотреть!

— Тогда я все унесу, — сказала Энни, — а вы можете начинать. — Она тепло и ласково посмотрела на него. — Просто сказать не могу, как я этого жду.

Она вышла, а он остался в кресле у окна; вода все так же капала с сосулек под крышей сарая.

29

Нельзя ли достать другой бумаги, не такой, как эта? — спросил он, когда она вернулась, поставила перед ним пишущую машинку и положила бумагу.

— Не такой, как эта? — переспросила она и хлопнула ладонью по целлофановой обертке «Коррасабль Бонд». — Но эта самая дорогая! Я специально спросила в писчебумажном магазине!

— А разве мама не говорила вам, что самое дорогое — еще не значит самое лучшее?

Лицо Энни потемнело. Желание оправдаться сменилось раздражением. Пол не сомневался, что вслед за раздражением придет ярость.

— Нет, не говорила. Зато, мистер Умник, она говорила другое: дешево заплатишь — дешевку получишь.

Он давно обнаружил, что климат в ее душе такой же, как весной на Среднем Западе. В ней ждет своего часа множество бурь, и если бы Пол был фермером, который увидел на небе то, что видел он сейчас на лице Энни, то немедленно велел бы своим домашним спуститься в погреб, чтобы переждать бурю. Лоб ее побелел. Ноздри раздувались, как у зверя, почуявшего лесной пожар. Ладони начали сжиматься в кулаки и разжиматься, ловя воздух и снова выпуская его.

Он нуждался в ней и был перед нею беспомощен, поэтому понял, что надо отступить, чтобы умиротворить ее, как племенам в повестях Хаггарда приходилось умиротворять своих богинь и приносить им жертвы, когда те гневались.

Но другая часть его разума, более расчетливая и менее трусливая, говорила ему, что он не сможет сыграть роль Шахразады, если будет бояться и идти на попятный во время вспышек ее гнева. Если отступить, она только сильнее разъярится. Если бы у тебя не было чего-то, что ей крайне необходимо, говорила эта разумная часть его мозга, она бы отвезла тебя в больницу или убила бы, чтобы обезопасить себя от Ройдманов — ведь для Энни весь мир населяют Ройдманы, в ее восприятии они следят за ней из-за каждого куста. Мальчик мой, Поли, если ты не поставишь эту суку на место немедленно, ты уже никогда не сможешь этого сделать.

Ее дыхание участилось, кулаки сжимались и разжимались все быстрее, и он понимал, что мгновение спустя она одолеет его.

Собрав остатки мужества и отчаянно пытаясь изобразить в голосе сильное, но, в сущности, незначительное раздражение, он сказал:

— Не надо. Прекратите. Если вы выйдете из себя, это ничего не изменит.

Она застыла, словно получив пощечину, и оскорбленно взглянула на него.

— Энни, — спокойно проговорил он, — это же ерунда.

— Это ваш трюк, — возразила она. — Вы не хотите писать мою книгу и выдумываете отговорки, чтобы не приступать к ней. Я так и знала. Эх, это не сработает. Это…

— Это же глупо, — подхватил он. — Разве я говорил, что не хочу?

— Нет… Нет, но…

— Вот именно. Потому что я хочу. Сейчас покажу вам, в чем проблема. Принесите, пожалуйста, коробку Уэбстера.

— Что принести?

— Коробочку ручек и карандашей, — пояснил он. — В газетах их часто называют коробками Уэбстера. В честь Даниэля Уэбстера note 12. — Эту ложь он выдумал только что, но она достигла желаемого результата — на лице Энни отразилось полное замешательство; она растерялась, соприкоснувшись с миром профессиональных понятий, о котором не имела ни малейшего представления. Замешательство смягчило (и вытеснило) гнев. Пол видел, что Энни даже не знала теперь, имеет ли она право сердиться.

Она принесла коробку ручек и карандашей и швырнула ее перед ним на доску, и он подумал:

Ура! Я выиграл! Но — нет, неверно. Выиграла Мизери.

Но и это неверно. Шахразада. Шахразада выиграла.

— Ну и что? — проворчала Энни.

— Смотрите.

Он распечатал пачку «Коррасабль» и извлек один лист, затем взял остро отточенный карандаш и провел на листе черту. Потом провел вторую, параллельную черту шариковой ручкой. После этого он провел большим пальцем по слегка шероховатой поверхности бумаги. Обе линии размазались в том месте, где палец прошел по ним; карандашная линия расплылась сильнее, чем та, которую он провел ручкой.

— Видите?

— И что?

— Краска с ленты тоже размажется, — объяснил он. — Не так сильно, как след от карандаша, но сильнее, чем паста авторучки.

— А вы что, собираетесь тереть пальцами каждую страницу?

— Все буквы размажутся за несколько недель или даже дней, если просто класть страницы друг на друга, а потом возвращаться к ним, — сказал он, — а когда работаешь над рукописью, это приходится делать достаточно часто. Постоянно надо проверять имена, даты. Энни, да что говорить, всякому, кто имеет отношение к книжному бизнесу, известно, что редакторы терпеть не могут рукописи, отпечатанные на «Коррасабль Бонд», почти так же, как написанные от руки.