Мизери

– Энни, когда я сказал, что ты сумасшедшая…

– Стоп! Помолчи. Может быть, потом мы обсудим этот вопрос. Не собираюсь тебя ни в чем разубеждать, пусть мистер Умник думает что хочет, ведь мистер Умник зарабатывает на жизнь фантазиями. Я всего лишь вытащила тебя из разбитой машины, пока ты там не замерз, наложила шины на твои переломы, постоянно давала тебе лекарство, чтобы ты не мучился от боли, заботилась о тебе, убедила тебя избавиться от плохой книги и написать твою лучшую книгу. Если из-за этого я сумасшедшая, тогда пусть меня увезут в дурдом.

Ох, Энни, отвез бы тебя кто-нибудь в самом деле, подумал он и, не удержавшись, сказал:

– Кроме того, ты на хрен отрезала мне ногу!

– Прошу тебя не употреблять бранных слов в моем присутствии, – сказала Энни. – Я в отличие от тебя хорошо воспитана. Радуйся, что я не отрезала твое мужское достоинство. Ты же знаешь, что я об этом думала.

Он посмотрел на нее. Желудок его как будто обледенел изнутри.

– Знаю, что думала, Энни, – мягко подтвердил он. Глаза ее расширились, и на мгновение на лице промелькнуло удивление и сознание вины. Не Скверная Энни, а Непослушная Энни.

– Слушай меня. Слушай внимательно, Пол. Все у нас будет в порядке, если до темноты за этим парнем никто не приедет. Через полтора часа станет совсем темно. Если до тех пор кто-нибудь явится…

Она засунула руку в сумку цвета хаки и достала принадлежавший патрульному полицейскому пистолет 44-го калибра. При электрическом свете на его дуле была отчетливо видна зигзагообразная царапина, оставленная лезвием газонокосилки.

– Если до тех пор кто-то явится, – повторила она, – сначала уйдет он или они, потом ты, потом я.

18

Энни сказала, что, как только стемнеет, она отгонит полицейский автомобиль к своему Месту для Смеха. Там возле хижины есть навес, где можно поставить машину так, чтобы ее не было видно. Опасность может подстерегать ее на шоссе номер девять, но риск все-таки невелик, ведь проехать придется всего-то четыре мили. А по дорогам, ведущим от шоссе вверх по холмам вдоль пастбищ, практически никто не ходит, так как скота в окрестностях почти не осталось. Некоторые из этих дорог даже перекрыты, а они с Ральфом получили ключи от ворот, когда приобрели здесь недвижимость. Просить никого не пришлось; владельцы земли, отделяющей хижину от шоссе, вручили им ключи. Это называется добрососедскими отношениями, сказала она, вложив в эти одобрительные слова неожиданно глубокий и сложный смысл: оттенки подозрения, самодовольства, горького удовлетворения.

– Я бы взяла тебя с собой, чтобы приглядывать за тобой, раз уж ты доказал, что на тебя нельзя положиться, но не получится. Я могла бы посадить тебя в машину на заднее сиденье и отвезти туда, но обратно я тебя никак не смогу доставить. Я поеду оттуда на мотоцикле Ральфа. Может, свалюсь по дороге и сверну свою гребаную шею!

Она весело расхохоталась, показывая, какую замечательную шутку может сыграть с ней судьба, но Пол не смеялся.

– Энни, а если это случится, что будет со мной?

– С тобой все будет в порядке, – безмятежно отозвалась она. – Ну и ну, какой же ты, оказывается, паникер!

Она подошла к одному из окошек погреба и выглянула на улицу, прикидывая, скоро ли стемнеет. Пол уныло смотрел на нее. Ему не верилось, что с ним все будет в порядке, если она свалится с мотоцикла или съедет с идущей под гору неасфальтированной дороги. Он полагал, что в этом случае ему предстоит умереть здесь собачьей смертью, и в конце концов им пообедают крысы, которые уже сейчас, конечно, разглядывают из углов незваных двуногих гостей, вторгшихся в их владения. На двери, ведущей в пристройку, висит крейговский замок, к тому же она закрыта на задвижку толщиной с его запястье. Окошки в погребе, как бы в подтверждение паранойи Энни (ничего удивительного; разве не правда, что любой дом с течением времени начинает приобретать черты, отражающие личность его обитателей?), представляли собой грязные застекленные бойницы примерно двадцать дюймов на четырнадцать. Пол едва ли смог бы протиснуться в одно из них, даже если бы был в лучшей своей форме, а сейчас он очень далек от лучшей формы. Он мог бы выбить стекло и позвать на помощь, если кто-нибудь появится здесь прежде, чем он умрет от голода, но эта мысль не очень утешала.

Первые потоки боли пронзили ноги подобно струям отравленной воды. И пришла потребность. Тело молило о новриле. Вот оно, надо. Конечно, это оно.

Энни подошла к нему и откупорила третью бутылку пепси.

– Я принесу еще парочку, а потом поеду, – сказала она. – Мне сейчас нужен сахар. Ты ведь не возражаешь?

– Совершенно не возражаю. Мои бутылки – это твои бутылки.

Она сбросила крышку с горлышка бутылки и жадно глотнула. В голове у Пола пронеслось: Чаг-а-лаг, хочешь плакать-плакать, хай-де-хо. Кто это пел? Кажется, Роджер Миллер? Удивительно, какую чепуху иногда выбрасывает мозг.

Какую веселую чепуху.