Младенца на трон! (СИ)

Нда, недурно бы пойти под руку царя московского, да только Сагайдачный никогда не согласится. Хорошо еще, что запорожцы вовремя прозрели: скинули этого соглашателя да выбрали его, Якова. И правильно сделали, ибо он - противник польского засилья и всяких дурацких переговоров! Негоже казакам ерундой заниматься, их планида - война. Петро этого не понимал, вот и поплатился булавой. А он, Бородавка, поступил мудрее: повел запорожцев на Османскую империю. Достигнув на чайках[43] Стамбула, они славно пограбили город и вернулись домой, никем не преследуемые. Впрочем, этот поход был не единственным - нападения на татар и турок стали обычным делом. Вот только в конечном итоге вышли боком: султан, потеряв терпение, объявил войну Польше, которой формально подчинялась часть казаков.

И что же? Какое дело запорожцам до клятых ляхов? Так нет, Сагайдачный потребовал сбора старшины. Впрочем, Яков понимал: Петро прав в том, что мимо них эта война пройти не может. Так или иначе, но решение принимать придется.

Товарищи предупреждали: на общем совете может случиться что угодно. Говорили, что Сагайдачный настроен враждебно, попытается сместить, а то и вовсе убить Бородавку. Но тот не испугался. И теперь в хате старого есаула собралась войсковая рада: два гетмана, бывший и нынешний, игумен Михайловского монастыря Иов и несколько десятков куренных атаманов. Перед ними стоял единственный вопрос - поддержать ли Польшу в войне с турками.

- Ну что, братцы? - начал Яков, поглаживая длинные, до груди, усы. - Какие будут думки?

- Надобно, надобно пособить, - кивая в такт словам, сказал атаман Полтавский. - Коли османцы одолеют ляхов, то и Украине несдобровать.

Куренные, сидящие рядом с Сагайдачным, одобрительно зашумели.

- И то, - согласился атаман Уманский, - бить басурман - святой долг каждого казака.

- Аль то магометане православные храмы забрали? - ехидно спросил худой, щуплый запорожец, куренной Батуринский, постукивая по столу жилистой ладонью. - Аль это они нас пытаются от исконной веры отворотить? Не-ет, то ляхи проклятые, паны чванливые. Кто мы для них? В доброе время - холопы, а в военное - бойцы, коим токмо и должно, чтоб за их спесивые шкуры животы класть! Не бывать этому! Не станем мы за Польшу стоять!

- Что ж, изводить теперича не только басурман, но и ляхов?!

- Мы османцев сами бить станем, а до униатов с католиками нам дела нет!

- Дык с ними-то сподручнее!

- А по мне, так они не лучше иноверцев! К тому ж, султан, как пить дать, на Азов вскорости пойдет, вот мы Заруцкому и пособим.

- Да куды магометанам на Азов-то, коли они уж на Польшу пошли, дурень!

Обстановка на совете накалялась, выпячивая грудь, атаманы подступали друг к другу.

- Тихо, братцы, не спешайте, - поднял руку Сагайдачный.

Он неторопливо встал во весь рост, расправил плечи. Строгое лицо, умный взгляд, мягкая, словно шелковистая борода совершенно седа. Бывший гетман оглядел атаманов и горделиво положил ладонь на рукоять сабли.

- Негоже нам, други, лаяться, аки собаки паршивые. Не запамятуйте, мы одно целое.

- Да как одно? - воскликнул неугомонный атаман Батуринский. - Вы, реестровые, ляхам служите, ну а мы, низовые, - народ вольный. И польскому крулю не присягали, так что неча нас на его защиту кликать! Эх, да что с тобой баять, тебе, шляхтичу, все одно не понять нас!

- Мне не понять? - сверкнул глазами Петро. - Я супротив басурман бился и биться буду, пока меня в землю сырую не зароют! А вы токмо за зипунами ходите, лишь бы пограбить да напиться. А как воевать, так не желаете?!

- Петро прав, братцы, - счел нужным вмешаться Бородавка. В самом деле, к чему раздувать пустые споры, коли есть вопрос поважнее. - Мы ж не только удалью, но и разумом сильны. Вот давайте посудим, не ярясь.

Все поутихли, а гетман продолжил:

- Я мыслю так: надобно нам под руку царя Петра идти. С Москвою у нас одна вера и богослужение, единый язык и обычай. Православных он стеснять не станет, супротив того - поможет в борьбе с османцами. Кто из вас бывал со мною в Азове, тот, небось, помнит, как вольно казакам там живется. Царь их не неволит, токмо вспоможение шлет. Давеча получил я от него грамоту, кличет нас под свое покровительство и обещается: коли согласимся, уговорит, мол, патриарха Константинопольского в Киев идти да иерархов наших православных снова поставить. Вот такое мое слово. Ну, а теперича пущай инок Иов сказывает.

Пожилой игумен тяжело поднялся. До того, как начались гонения на православие, он был уважаемым священником, ректором Киево-братской школы. Теперь же принял монашество, по-прежнему оставаясь авторитетом среди казаков.