Младшая сестра

Деятельность в комитете с некоторых пор перестала его удовлетворять. Что, собственно, теперь представлял собой комитет? Сборище грызущихся между собою партий и групп. Выполнять мелкие поручения комитета, участвовать в этой грызне, бегать из комнаты в комнату, вверх и вниз по лестнице, с бумажками в руках, как мальчишка-рассыльный? Нет, это было Хабибулле не но душе, этим путем далеко не уйти! Нужно, конечно, примкнуть к какой-то одной партии, служить ей не за страх, а за совесть, стать этой партии необходимым, продвигаясь вверх и достигая власти. К какой именно партии? Об этом Хабибулле задумываться не приходилось: к самой сильной, конечно, из азербайджанских партий, к самой близкой по духу, конечно, — к партии «мусават».

Обстоятельства пришли Хабибулле на помощь: он ухитрился выпросить себе задание от весьма влиятельного в партии «мусават» дяди Ляли-ханум, и оно оказалось значительно важнее того, на какое мог рассчитывать любой другой новоявленный мусаватист.

В душные вечера Хабибулла и Шамси поздно засиживались за чаем во дворике или перед домом, в тупике.

Что влекло Хабибуллу к ковроторговцу? Одно ли только желание заработать? Одна ли только надежда получить Фатьму в жены и вместе с Балой-младшим стать наследником богатого старика? Одна ли только корысть? Едва ли. Было в Хабибулле какое-то тайное чувство, напоминающее сыновнее, которое он, одинокий, неудачливый человек, готов был обратить на всю семью ковроторговца и прежде всего — на главу семьи. Была у Хабибуллы и тщеславная потребность иметь в этом наивном человеке покладистого слушателя его разглагольствований.

Поразглагольствовать же Хабибулле в это лето было о чем: на промыслах и на заводах рабочие волновались, требуя заключения коллективного договора, по городу шли толки о возможных обысках среди зажиточного населения.

— Это все большевики орудуют, вместе с их главарем Шаумяном, — вещал Хабибулла.

Шамси при одном упоминании об обысках приходил в негодование: подумать только, голытьба ворвется в его дом, будет рыться в его добре, нахально смотреть на его женщин!

— Противодействовать всему этому может одна-единственная партия — «мусават», — поучал Хабибулла. — Только одна она стремится дать покой почтенным мусульманам.

— Так говорят про себя все наши партии, — скептически заметил как-то Шамси. — Не понять, какая из них врет.

— Я докажу тебе на примере, что «мусават» не врет, — ответил Хабибулла. — Помнишь, недавно амбалы со всего города притащились к городской управе с криками: «Нет сил таскать тяжести, нет возможности жить амбалу на паек в один фунт хлеба, который вы нам выдаете, дайте нам по два фунта, не то пойдем по всем лавкам, силой возьмем!» Среди этого сброда был, к слову сказать, и твой Таги, черт бы его взял! Собрали амбалы целый митинг, бушевали. Я выступил на митинге от партии «мусават», объяснил этим собачьим детям, что все люди равны, и, значит, все должны получать поровну — один фунт. Недаром, оказал я, наша партия называется «мусават» — равенство! Я уговорил их не скандалить на улице, пойти во двор мечети Таза-пир и там спокойненько выбрать комиссию для разрешения хлебного вопроса. И что же? По дороге половина разбрелась, остальные выбрали какую-то комиссию. Когда еще комиссия эта добьется чего-нибудь от думы! Пока же спокойствие восстановлено… Теперь ты, Шамси, убедился, что «мусават» стремится установить мир и покой? Что, ловко я этих дураков уговорил? — самодовольно заключил Хабибулла.

Он имел все основания быть довольным собой: голодную, легковерную, не искушенную в политике городскую бедноту ему действительно удавалось несколько раз обмануть так ловко, что комитет «мусавата» оценил его деятельность по достоинству.

Однажды Хабибулла принес в дом Шамси новость: «мусульманский национальный комитет» примиряет кровников. Шамси задумался. Он, правда, в свое время обезопасил себя от мести кровников, но времени с той поры прошло немало, а намять у тех, кто получает деньги за отказ от мести, как известно, короткая. Почему ж не заняться этим делом, особенно если представляется случай? Масло еще никогда не испортило плова. Кому охота погибнуть так нелепо, как погиб бедный Дадаш?

Хабибулла предложил Шамси свои услуги — он, Хабибулла, организует это примирение: «национальный комитет» поручает ему вести подобные дела.

— Конечно, придется дать пожертвование в пользу комитета, — предупредил Хабибулла своего друга.

В один из четвергов Шамси объявил Баджи:

— Запирай дом на все замки, поедешь со мной на дачу!

Он думал: «Не умрет девчонка, если поможет на даче женам — и так каждую пятницу сидит сложа руки. Да и опасно в такое время оставлять на нее дом: еще откроет двери любителям обысков. Замки защитят дом лучше, чем эта дура, — взламывать дверь вряд ли кто решится».

Баджи радостно заметалась по комнате. На дачу! Вот когда посмеется она над Фатьмой!

На фаэтоне отправились вчетвером — Шамси, Хабибулла, Абдул-Фатах и в ногах у них, скорчившись, Баджи. Степь между южным и северным берегом полуострова, которую фаэтон пересек за два часа, показалась Баджи необъятной.