Младшая сестра

Да, сладости появлялись в доме Дадаша не часто, не было их и на поминках. Быть может, и впрямь были за это в обиде души умерших дочерей? Быть может, затем, чтобы не сетовать в мире загробном, вознаграждала себя Баджи в мире земном халвой со столика халвачи?

Собравшись с силами, пошла Сара вместе с Баджи к гадалке. Полдня мучила Сару гадалка всевозможными заклинаниями и за свой труд получила от Сары платок.

По совету гадалки отправились мать и дочь в старое селение Шихово — невдалеке от города, за морским мысом — к могиле Укеймы-хатун, дочери восьмого имама Ризы.

Стояла ясная осень. Зеленое море блестело под солнцем. Дымили пароходы в заливе. Первые птицы с севера весело кружили в воздухе. Прекрасный день! Баджи шагала без устали. Но Сара тяжело дышала и к могиле Укеймы-хатун добралась вконец измученная. Никогда не видела Баджи таких крупных капель пота на лбу матери.

Отдышавшись, Сара взяла Баджи за руку, и вдвоем они трижды обошли могилу. Затем она оторвала лоскут от своего платья и прикрепила его к могильному камню: известно, что, оставляя здесь лоскут от платья, в котором застигла человека болезнь, оставляешь и самую болезнь.

«Теперь вылечится», — подумала Баджи.

На обратном пути Сара еле волочила ноги, опиралась на плечо Баджи. Баджи дулась на мать за то, что та не дает ей наслаждаться видом зеленого моря, пароходов, полетом птиц. Она готова была убежать, если б не цепкая рука матери, державшая ее за плечо, и не страх перед отцом.

Домой Сара вернулась едва живая, и с этого дня уже не вставала с подстилки. Очевидно, она упустила что-то из наставлений гадалки, и Укейма-хатун не пожелала ей помочь. Но пойти к могиле Укеймы-хатун вторично и выполнить все в точности у Сары уже не было сил.

Соседи сочувствовали больной.

— От лихорадки хорошо помогают десять зубков чесноку, у нас всегда так лечат, — говорила соседка-грузинка.

Сара внимательно слушала.

«Теперь будет лечиться чесноком», — подумала Баджи, глядя в желтое лицо матери.

И верно: каждый день съедала теперь Сара десять зубков чесноку. Так, правда, лечили грузины, а не азербайджанцы, но чеснок был дешевым лекарством, нельзя было от него отказываться. А Саре очень хотелось вы лечиться, она готова была выполнять любые советы.

Все в комнате пропахло чесноком. Баджи не была избалована чистым воздухом, но даже она задыхалась в этом чесночном смраде.

— Позови доктора, в больницу ее нужно свезти, — советовала Дадашу тетя Мария, вдова машиниста Филиппова.

— Доктора?

Дадаш кивал головой в знак согласия, потому что он уважал покойного машиниста и не хотел обижать его вдову отказом.

Но Баджи знала, что звать к женщине-азербайджанке мужчину никак не полагается и что если б отец и позвал доктора, мать сама не подпустила бы его к себе. Разве ее мать бесстыдная баба из номеров? Наконец, где взять столько денег, чтоб позвать доктора?

Нет, доктору не было места в доме Дадаша. Оставалось лечить так, как лечили отцы и деды — обратившись к слову аллаха; а если не помогло — значит, на то была воля аллаха, против которой бессильно любое лечение.

Дадаш не поленился сходить в селение, где жил мулла Ибрагим, просил его помочь Саре и рассчитывал при этом, что сельский мулла запросит меньше, чем городской. Однако он просчитался: служитель аллаха накинул три гривенника за дальний путь, так что пришлось Дадашу заплатить ему как городскому да прошагать вдобавок с десяток верст.

Мулла Ибрагим не понравился Баджи: он был тщедушен, чалма у него была примятая, плоская как лепешка, аба — потертая, немногим лучше, чем одежда рабочих; Баджи хотелось увидеть муллу в пышной зеленой чалме, в богатой абе из верблюжьей коричневой шерсти — такого, о каком недавно рассказывал отец.

Но зато под абой у муллы Ибрагима была чернильница на веревочке — предмет мечтаний Баджи. Чернильница! С какой безнадежной завистью смотрела Баджи на школьников и на школьниц, когда они проходили мимо нее по улице и чернильницы на веревочках мерно раскачивались в такт шагам. В эти минуты Баджи походила на кошку, следящую за недоступной порхающей птицей.

Мулла Ибрагим вполголоса прочел молитву, извлек из-под абы две ленточки: бумажную белую и красную шелковую.

«Какая красивая! — восхищалась Баджи, глядя на шелковую. — Вот бы такую вплести в волосы!..»

— Эта стоит двадцать копеек, эта — сорок, — сказал мулла Ибрагим, указывая пальцем сперва на бумажную, затем на шелковую ленточку.

— Дай за сорок, — сказал Дадаш. — Может быть, она лучше поможет.

«Как дорого! — ужаснулась Баджи и, видя, что красная ленточка уже в руках отца, подумала: — Хорошо бы не заплатить!»

— Без платы молитва не даст помощи, — сказал мулла Ибрагим, словно прочтя мысли Баджи, и Дадаш, вздохнув, выложил мулле Ибрагиму четыре гривенника.