Младший брат

Моя ладонь гладила ее по ягодицам, спине, заползла под футболку и нашла теплый живот, мягкую вмятинку пупка. Поползла выше. Теперь стон вырвался у Энджи.

— Не здесь, — произнесла она сдавленным голосом. — Пошли вон туда, — и показала на большую белую церковь Мишн-Долорес на другой стороне улицы, давшую название и парку, и нашему району. Держась за руки, мы быстро пересекли улицу. Перед входом в церковь стояли большие колонны. Энджи прислонила меня спиной к одной из них и опять притянула к себе за шею. Мои руки быстро и уверенно вернулись к ней под футболку, скользнули к ее груди.

— Расстегни там, на спине, — шепнула Энджи мне в рот. Моим членом можно было царапать стекло. Я просунул обе руки ей за спину — прямую и мускулистую — и непослушными пальцами нащупал крючок лифчика. Пока возился с ним, у меня в голове промелькнули все известные мне похабные анекдоты на тему неумения расстегивать бюстгальтер. Со своими способностями я мог бы стать их главным героем. Наконец крючок разошелся; Энджи коротко выдохнула. Мои ладони переползли с ее спины через влажные подмышки — и это не было неприятно, а, наоборот, естественно и сексуально — и остановились на округлых и податливых внешних краях грудей.

Душераздирающе грянули сирены.

Мне никогда в жизни не доводилось слышать такого оглушительного воя. Он будто бил по голове, стараясь повалить с ног. Запредельно громкий звук для человеческого слуха.

— НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ! — громоподобно разнеслось из ниоткуда, словно глас божий.

— ЭТО НЕЗАКОННОЕ МЕРОПРИЯТИЕ. НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ!

Музыка прекратилась. Гул голосов в парке приобрел иной оттенок. Испуганный. Возмущенный.

Из автомобильных динамиков на теннисных кортах раздался громкий щелчок, означающий включение системы оповещения, питаемой энергией аккумуляторных батарей.

— ВЕРНИ СЕБЕ СВОБОДУ!

Одинокий голос прозвучал как дерзкий вызов, брошенный с прибрежной скалы неукротимой океанской стихии.

— СВОБОДУ!

Толпа подхватила клич звериным рыком, от которого у меня на голове зашевелились волосы.

— СВО-БО-ДУ! — начал скандировать тысячеголосый хор. — СВО-БО-ДУ! СВО-БО-ДУ! СВО-БО-ДУ!

Пришли в движение шеренги полицейских в шлемах с прозрачными забралами на лицах, с пластиковыми щитами перед собой. Все они были вооружены черными дубинками и приборами ночного видения, отчего смахивали на солдат из футуристического военного фильма. Шеренги делали шаг вперед и одновременно ударяли дубинками по щитам, производя сухой, трескучий звук, будто земля лопается. Еще шаг, и снова треск. Шеренги окружили весь парк и смыкались к центру.

— НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ! — повторил глас божий, отдаваясь эхом у меня в ушах. Над головами начали кружить вертолеты, но, правда, без прожекторов. Ах да, инфракрасная оптика! Ну конечно. У них наверху тоже есть приборы ночного видения. Я затащил Энджи под козырек церковного портика подальше от полицейских глаз на земле и в небе.

— ВЕРНИ СЕБЕ СВОБОДУ! — провозгласили динамики на теннисных кортах. Это Труди Ду бросила свой бунтарский клич, затем сыграла несколько аккордов, за которыми последовала дробная россыпь ударных, а потом глубоко и густо вступила бас-гитара.

— СВОБОДУ! — подхватила толпа и ринулась на шеренги полицейских.

Неизвестно, доведется ли мне увидеть настоящую войну, но думаю, теперь у меня есть о ней представление — каково это, когда ошалевшие от страха пацаны бегут на вражеские цепи, зная, что их ждет, и тем не менее продолжая бежать с воплями и руганью.

— НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ! — в очередной раз повторил глас божий. Он доносился со стороны грузовиков, только что подъехавших и расположившихся по всему периметру парка.

И тут землю укутал туман. Он опустился сверху, с вертолетов, и мы с Энджи оказались на самом краю облака. Я почувствовал, как мою голову пронзили тысячи ледяных иголок, а сама голова будто готова была вот-вот отделиться от туловища. Обожженные глаза начали слезиться, а дыхание перехватило судорогой, сдавившей горло.

Перечная смесь. Не сто тысяч ЕШС, а все полтора миллиона. Для разгона толпы полиция применила слезоточивый газ.

Я не видел того, что происходило в парке, но лишь отчасти слышал сквозь наши с Энджи хрипы и кашель, пока мы продолжали держать друг друга в объятиях. Рев толпы захлебнулся, все начали кашлять и выворачиваться наизнанку. Обе гитары и ударные внезапно смолкли, раздался усиленный микрофонами кашель.

Потом все закричали.

Это был панический, преисполненный боли и ужаса крик, не затихавший долгое время. Когда мое зрение восстановилось, я увидел, что от включенных вертолетных прожекторов в парке Долорес стало светло, как днем, а копы подняли на шлемы свои инфракрасные приборы. На наше счастье, их взоры были устремлены в парк, иначе при таком ярком освещении нас с Энджи обязательно заметили бы.

— Что будем делать? — произнесла Энджи тусклым голосом; у нее на лице застыло испуганное, загнанное выражение. Я сглотнул несколько раз, собираясь с силами, чтобы заговорить.