Младший брат

Вообще-то я не увлекаюсь алкоголем. Да, на вечеринках, куда я ходил лет с четырнадцати, бывало всякое – и пиво, и курево, и травка. Но курение я возненавидел сразу, хотя изредка баловался шоколадным пирожком со своеобразными приправами, на экстази жалко было тратить все выходные – сначала ловишь кайф, потом из него медленно выходишь. А пиво – ну да, неплохо, но я искренне не понимал, из-за чего тут весь сыр-бор. Я предпочитал сложносоставные коктейли, которые подаются в керамических вулканах, такие, знаете, из шести слоев, с огнем, и чтобы на ободке сидела пластмассовая обезьянка. Но нравился мне не столько сам коктейль, сколько связанное с ним театральное действо.

Опьянение, на мой взгляд, состояние приятное. Однако похмелье мне совсем не нравится, а оно наступает всякий раз, когда я выпью. Возможно, виной всему та адская смесь, которую подают в керамических вулканах.

Но никакая вечеринка не обходится без одного-двух ящиков холодного пива. Так уж положено. Пиво помогает расслабиться. Однако, перебрав, люди часто делают глупости, но мои друзья не из тех, кто садится за руль автомобиля. К тому же люди все равно делают глупости, и не имеет значения, что именно – пиво или трава – подтолкнуло их к этим прискорбным поступкам.

Мы с Джолу взяли по пиву – «Анкор Стим» для него, «Бад Лайт» для меня, – сели на камни и чокнулись банками.

– Ты им сказал – в девять вечера?

– Да, – ответил он.

– Я тоже.

Мы молча выпили. Из всех наших припасов «Бад Лайт» содержал меньше всего алкоголя. Мне еще понадобится ясная голова.

– Тебе когда-нибудь делалось страшно? – спросил я наконец.

Он обернулся ко мне.

– Нет, братан. Мне не делалось страшно. Мне всегда страшно. С той самой минуты, как прогремели взрывы. Иногда так страшно, что из постели вылезать не хочется.

– Тогда почему ты согласился на это вот все?

Он улыбнулся.

– Знаешь… Я вряд ли надолго задержусь в деле. Нет, ты пойми, помогать тебе – это очень круто. Правда, здорово. Не шучу. Не припомню, доводилось ли мне заниматься столь же важными вещами. Но знаешь, Маркус, должен тебе сказать… – Он неуверенно смолк.

– Что? – спросил я, уже догадываясь, о чем пойдет речь.

– Я не смогу долго заниматься этим, – сказал он наконец. – Может быть, даже месяца не выдержу. Мне пора выходить из игры. Слишком это рискованно. Ты решил объявить войну ДВБ? Ничего не выйдет. Ты свихнулся. Всерьез и на всю голову.

– Ты говоришь прямо как Ван, – воскликнул я, и горечи в голосе получилось больше, чем я хотел.

– Старик, я тебя не критикую. Наоборот, восхищаюсь. У тебя хватает храбрости заниматься этим. А у меня нет. Я не смогу жить в постоянном страхе.

– Что ты хочешь сказать?

– Что я умываю руки. Буду жить как все остальные люди, те, кто делает вид, будто ничего не случилось, кто надеется, что рано или поздно жизнь вернется в нормальное русло. Я хочу бродить по интернету, как привык, а в икснет заходить, только чтобы поиграть. Я выхожу из игры – вот что я хочу тебе сказать. Больше на меня не рассчитывай.

Я ничего не сказал.

– Понимаю, что бросаю тебя совсем одного на произвол судьбы. Поверь, мне этого не хочется. Я бы предпочел, чтобы ты вместе со мной оставил эту затею. Ты собираешься объявить войну всему правительству Соединенных Штатов, а это добром не кончится. Тебе их не победить. Смотреть на твои попытки – все равно что видеть, как птица опять и опять бьется в окно.

Он ждал от меня каких-то слов. У меня на языке вертелось: «Черт возьми, Джолу, большое спасибо, что бросаешь меня! Забыл, каково было, когда нас замели? Забыл, какой была наша страна, пока ее не захватили эти уроды?»

Но он хотел услышать не это. А совсем другое: «Джолу, я все понимаю. И уважаю твое решение».

Он допил остатки пива, взял еще бутылку и отвинтил крышку. Проговорил:

– Есть и другая причина.

– Какая?

– Я не собирался заводить об этом речь, но хочу, чтобы ты понял меня. Понял, почему я так поступаю.

– Джолу, чтоб тебя, в чем дело?

– Тяжело говорить, но ты белый. А я нет. Если с кокаином поймают белого, его всего лишь заставят пройти короткий курс реабилитации. А если попадется цветной, его упакуют за решетку лет на двадцать. Увидев на улице полицейского, белые чувствуют себя под надежной защитой. А цветные ждут, что сейчас их остановят и начнут обыскивать. Помнишь, как тебя гнобили в ДВБ? Для нас, цветных, законы этой страны всегда были такими.

Несправедливо это. Я же не по своей воле родился белым. И вряд ли белый цвет кожи сделал меня храбрее. Но я понимал, о чем говорит Джолу. Если где-нибудь в Мишен-Дистрикте полицейские кого-то остановят и начнут проверять документы, то, вероятнее всего, этот человек не белый. Я, затеяв эту игру, шел на огромный риск, однако Джолу рисковал еще сильнее. Какое бы наказание ни постигло меня, Джолу пострадает больше.

– Не знаю, что и сказать, – выдавил я.

– А не надо ничего говорить, – отозвался он. – Я просто хотел, чтобы ты знал и постарался понять.