Младший советник юстиции(Повесть)

Вот и сегодня после судебного заседания, на котором с обвинением двух работников железной дороги в использовании своего служебного положения в личных целях выступал Находин, прокурор и помощники сошлись в кабинете судьи.

С судьей — Алексеем Павловичем Новиковым — Трофимов был знаком еще очень мало. Он знал о нем лишь то, что рассказала ему Власова и что мог заключить сам, наблюдая его за работой в суде.

Новиков был молодым судьей и по возрасту и по опыту работы. До войны он работал на калийной шахте подрывником и учился в вечерней школе-десятилетке.

В первый же день войны он добровольцем уехал на фронт. Воевал Новиков хорошо, смело, был много раз ранен, но неизменно возвращался в строй. Только уже незадолго до победы, пройдя не легкий солдатский путь от Подмосковья до Одера, Новиков был тяжело ранен в руку и должен был вернуться домой. Ключевцы, помнившие Алешу Новикова молодым озорным пареньком, удивлявшим своей бесшабашной удалью даже бывалых шахтеров, с трудом узнали его в серьезном, возмужавшем, много перевидевшем фронтовике, с неподвижной на перевязи рукой.

Дальше жизнь Новикова сложилась хоть и вопреки его юношеским мечтам — мечтал он когда-то стать штурманом дальнего плавания, — но так, что он не мог пожаловаться на свою судьбу. По совету товарищей Новиков поступил учиться в юридическую школу, затем, окончив ее, два года работал секретарем суда и недавно был избран народным судьей.

— Лет десять назад, — рассказывала Власова Трофимову, — никто из нас, хорошо знавших Алексея, и представить бы не мог, что он — первый озорник на шахте — когда-нибудь станет народным судьей. А вот поди ж ты — каким человеком выковался!

«Выковался», — вспомнил сейчас Трофимов это очень точно найденное Власовой слово, глядя, как Новиков, присев к столу, медленным, усталым движением на минуту прикрыл рукой глаза.

— Устали, Алексей Павлович? — участливо спросила Власова.

— Да, есть немножко, — улыбнулся Новиков. — Так ведь дело-то было не из приятных. Вот и Борис Алексеевич тоже, думаю, устал. Садитесь, товарищи прокуроры, да давайте-ка потолкуем.

«Давайте-ка потолкуем» — слова эти произносились теперь довольно часто то в кабинете Трофимова, то у Новикова, когда, собравшись вместе, работники прокуратуры и суда обсуждали какое-нибудь только что слушавшееся в суде дело, делились своими впечатлениями.

Как-то само собой получилось, что Трофимов и Новиков, не сговариваясь, сделали эти прежде случайные и редкие беседы почти обязательными всякий раз, когда в суде слушалось сколько-нибудь важное дело.

— Верно, давайте потолкуем. — И Находин, перейдя от стола Новикова к окну, возле которого стоял Трофимов, спросил: — Ну, как, Сергей Прохорович? Как ваш помощник по уголовным делам провел сегодня обвинение? Плохо? Напутал что-нибудь?

— Сами знаете, что не плохо и не напутали, Борис Алексеевич.

Трофимов пододвинулся, и Находин встал рядом с ним в пролет окна. Стесненные узким пролетом, они стояли, касаясь друг друга локтями, точно в строю, и Новиков, глядя на них, шутя заметил:

— Какая уж там критика! Ишь как стоят локоть к локтю — дружки фронтовые, да и только.

— А все же, Сергей Прохорович, — посмеиваясь, спросил Находин, — как я сегодня — не проштрафился?

— Да раз уж спрашиваешь — значит наперед знаешь, что будут хвалить, — с укоризной в голосе сказала Власова. — Любим, любим мы, Борис Алексеевич, чтобы нас похвалили?

— А как же без этого? — усмехнулся Находин. — Или у прокурора не должно быть своей профессиональной гордости, желания, — он замялся, подыскивая нужное слово, — ну, да хотя бы и так: желания блеснуть на суде своей обвинительной речью, железной логикой обличающих подсудимого вопросов? Ведь это же и есть профессиональная гордость, Ольга Петровна.

— Это желание-то блеснуть на процессе? — покачала головой Власова. — Не думаю. Ведь и у меня есть профессиональная гордость. Только я понимаю ее совсем по-другому.

— И в чем же она, по-вашему, заключается? — насмешливо спросил Находин. — Вероятно, в скромности, а заодно и в скучности поведения прокурора на суде? Прокурору, мол, надо быть застегнутым на все пуговки. Он, видите ли, не оратор, ему блистать в своих обвинительных речах не положено. Прокурору и не поспорить, и не пошутить, и не высмеять никого нельзя. Так, что ли?

— Нет, не так! Не так! — заговорила Власова, и Трофимова изумило, с какой горячностью стала она вдруг отвечать Находину. Видно, спор этот для них был не новым и серьезно волновал обоих. — Прокурор может и должен говорить хорошо, а главное — убедительно. Не знаю — ораторство это или нет, но именно так мы и должны выступать, Борис Алексеевич. Именно, так! Но прокурор должен всегда помнить, что он — представитель государственного обвинения, а звание это, мне думается, требует от нас’ не столько внешнего блеска, сколько серьезного отношения к делу, требовательности и скромности, Борис Алексеевич, обязательно личной нашей скромности!