Млава Красная

Мятеж в столице захлебнулся, едва начавшись, ну так и во Франции полыхнувшее поначалу в Париже пламя удалось сбить – смута во всём своём ужасном блеске поднялась в Марселе. В России же кровавой колыбелью стал бы – заместо Анассеополя – лежащий на границе бывших лешских земель Червенец, где квартировала бригада Орлова. Князь по праву слыл вольнодумцем и сорвиголовой, но на сей раз его схватил за горло разум. Казалось бы, чего легче, взбунтовать бригаду, готовую за своего командира в огонь и воду, поднять лешские части – «за нашу и вашу свободу!» – и вперёд, на Варчевию.

Прошлые лешские восстания погубило дробление сил, при отменной храбрости инсургентов – отсутствие дисциплины и организации. Прошедший Третью Буонапартову Орлов хорошо усвоил уроки великого француза – собрать силы в кулак, атаковать стремительно и всей массой, обрушиваясь на слабое место неприятеля. Молодой генерал смог бы взять польскую столицу, к нему, русскому, пошли бы не только лехи, но и простой люд от Червенца до Угрени и Киева. Сергий видел, что, выбирая мятеж, он либо недосчитается головы, либо с венской помощью станет новым Радживоллом. Удачливым. Признанным и обласканным Европой. Опираясь на австрийскую дипломатию и французские капиталы, вполне можно было отъединить царство Лешское от России, оказавшись – чем чёрт не шутит! – если не королём его, то первым консулом. Для начала под австрийским протекторатом, ну да лиха беда начало! Можно было, однако случилось противоположное. Орлов не только не выступил сам, но и удержал от мятежа два стоящих по соседству лешских полка. Он желал перемен, но не крови, соглашаясь на заговор вплоть до насильственного отречения василевса, но не на гражданскую войну. Сергий не хотел, однако весть о смерти Кронида упала факелом в пороховой погреб. Царство Лешское вскипело кровью; отравленные семена, щедро посеянные ещё при великой Софье, дали страшный урожай. Князь Орлов в это время был уже в равелине, хотя легко мог бы сбежать ко столь любезным его разуму аглицким умникам-экономам. У него имелись и средства, и имя, но герой Зульбурга выбрал крепость и, как думалось тогда всем, плаху.

Единственное, что сделал Сергий Григорьевич, так это сжёг бумаги, компрометирующие не его – тех, о ком никто другой не знал. Замешанные капказцы так и остались тайной. Князь признал – нет, не вину, своё участие, подтвердив показания заговорщиков, как анассеопольских, так и малоросских, но лишь подтвердив. Ни единого нового имени, ни единого слова раскаяния. Он был уверен в своей правоте, в том, что нынешняя Россия катится к гибели, и он же считал, что братоубийственная война эту гибель лишь приблизит. Не все его товарищи были столь же упорны, многие каялись, а то и объявляли себя безвинными жертвами чужой злой воли. Позже, перечтя дела арестованных мятежников, Тауберт немало поразился нелепости показаний и небреженью следователей, но это было потом. Тогда произведённого перепуганными соратниками в главнейшие злодеи Орлова осудили по высшему разряду, и помилования он не попросил. Тем не менее его не казнили.

Говорили, что спасла кровь. Дескать, василевс из дома Алдасьевых-Серебряных не рискнул казнить такого же Киевича[6], как и сам он, сына, брата, зятя, племянника виднейших сановников, столпов Державы. Тауберт думал иначе: Севастиан не смог переступить Зульбург, и потому Орлов отправился в крепость. Спустя четыре года его вернули. В кабинет нового василевса вошёл кандальник с выправкой кавалергарда, вышел товарищ военного министра[7]. Ох и разговор это был, разговор, памятный четверым – государю, Тауберту, Орлову и Васеньке Янгалычеву, новому министру Двора. Сперва Орлов сказал «нет». Сперва государь пообещал сгноить мерзавца даже не в равелине – в Закаменских рудниках. Сперва Васенька Янгалычев закрыл лицо простреленной под Зульбургом рукой. Повисла неподъёмная тишина, а потом кто-то – немец Тауберт – произнёс слова «радение Отечеству» и зачитал некогда сказанное на допросе мятежником Орловым, после чего бросил на стол рапорт лейб-медика о состоянии здоровья военного министра, семидесятилетнего князя Варчевского, протоколы Брюссельского концерта и старую докладную записку генерал-майора Орлова, уцелевшую в недрах военного департамента.

Они сдались не сразу – Арсений Кронидович и Сергий Григорьевич, но сдались. Васенька любил повторять, что, не поседей он в Валахии, поседел бы в те разы, но насколько же с османами было легче.