Млава Красная

– Дорогой мой лорд, – поморщился прусский посол. – Мы с вами тут одни, а я, как вам несомненно известно, отставной гусар и не кривлю душой сверх необходимого. Не сомневаюсь, что прусский кабинет не оставит без последствий сегодняшний манифест императора России. – Фон Шуленбергу показалось правильным назвать хозяина Державы западным, римским, титулом. – Возможны осложнения. Анассеополь даже в мирное время держит под ружьём миллион человек…

– Кабинет её величества вполне разделяет ваши опасения, – горячо подхватил Грили. – Как вам известно, британский флот уже оказывает содействие, скажем так, в предоставлении ливонскому герцогу возможности защитить свои пределы, и это лишь начало. Необходим новый общеевропейский союз, подобный тому, что положил конец преступлениям Буонапарте, и, разумеется, всемерная поддержка наших друзей здесь, в российской столице.

Лицо пруссака не дрогнуло, на нём по-прежнему отражалось лишь вежливое, искреннее внимание к словам собеседника.

Вот оно! Вот зачем ты пришёл. Не реакция берлинского кабинета тебя волнует – о ней есть кому доложить в Форин Офис с самой Кайзерштрассе, – а «поддержка наших друзей» тут, в Анассеополе. Как бы граф Шуленберг ни ненавидел английскую дипломатию, он не мог не восхищаться ею. Свести русских заговорщиков с послом страны, и так стоящей на пороге войны с Россией, и ждать, когда агенты Тауберта об этом проведают, или… не ждать. Вот за эту депешу на Кайзерштрассе его действительно поблагодарят.

– Если мы дадим им понять, что они не одни, – медленно, не сводя глаз с фон Шуленберга, говорил лорд Грили, – если мы сумеем вдохнуть в них ту же смелость, те же идеи, что, скажем так, одушевляли в молодые годы князя Орлова, тогда – главу сентябрьского комплота[9], мы поможем не только несчастной Ливонии, но всей Европе и даже России…

Догадка, что манифест для британца стал не меньшей неожиданностью, чем для пруссака, была молниеносной и чёткой. Будь иначе, пресловутые «друзья» уже столкнулись бы с прусскими дипломатами на каком-нибудь частном вечере. Нет, Грили ничего заранее не знал, а узнав, засуетился и… ошибся, невольно выдав свою неосведомлённость. Значит, Вена? Или…

Пруссак, не скрываясь, посмотрел на часы.

– Князь Орлов изменил своим юношеским убеждениям, – напомнил он собеседнику. – Предлагаю продолжить нашу беседу в карете; в противном случае мы рискуем опоздать.

2. Бережной дворец

Большой Кронидовский чертог сверкал множеством огней. Обычно здесь собирались для торжественных выходов, дипломатические же приёмы проходили в тронном зале, изредка – в любимом великой Софьей Арсеньевском покое, но сейчас послов провели именно сюда, и наверняка со значением – стены знаменитейшего зала русской державы украшало трофейное оружие, а к потолку были подвешены пленённые вражеские знамёна.

Были тут штандарты французские, Великой Армии, имелись и добуонапартовых времён. Нашлось место свейским, разномастным немецким, венским, унгарским, неаполитанским, пьемонтским, османским, персиянским и с невесть каких времён сбережённым в арсеналах орденским, старолешским и ордынским. Не хватало разве что английских да гишпанских.

Да, и двадцать пять лет назад, и сорок, и двести сорок русские полки торжествовали победу, с непонятным ни христианнейшей Европе, ни кровожадной Порте презрением к смерти ломая хребты лучшим армиям. Это было неправильно. Унизительно. Непонятно. Казалось, среди слишком малочисленной для столь огромного помещения кучки послов бродят унылые, возмущённые тени потерпевших фиаско, вплетая в хоть и нервический, но светский разговор свои стенания.

Сколько стараний. Сколько денег. Сколько увёрток и хитростей, коварства и ловкости, сколько надежд… ах, да что говорить. И всё зря, зря, зря!.. Ордена, Ливонский да Тевтонский, лехи, свеи, сам великий Буонапарте, сколько было нас – блистательных, отважных, умных, уверенных в себе, но русский зверь раз за разом оказывался сильней и нашего креста, и нашего меча. И вот уже четыре десятилетия к западу от лешских пределов не находится никого, кто вновь дерзнул бы всерьёз попробовать, так ли до сих пор остёр знаменитый русский штык, когда сражается среди родных берёз…