Млечный путь

Аня и Илюша были живы, здоровы и счастливы. Все остальное не имело значения. Впереди была жизнь. До конца было еще очень и очень далеко, и самое сложное и трудное только начиналось.

Меня не покидало ощущение незавершенности чего-то, что можно назвать жизнью. Но жизнь известно, чем завершается. Несмотря на болезненную склонность беспрестанно держать в голове мысли о смерти, что-то заставляло меня цепляться за жизнь. Жизнь не роман и не сказка. У нее, даже в случае моей смерти, нет конца, она продлится, пока горяча Земля и пока светит Солнце.

Мне сорок пять. Или чуть-чуть больше. Написан, так сказать, первый том, то есть прожита первая половина жизни.

Вторая — вряд ли будет лучше первой. Уничтожить себя, как уничтожил Гоголь второй том «Мертвых душ»? Чтобы никто не узнал, чем дело-то кончилось? Что ж, дело хорошее. Только надо придумать, как это проделать пострашней. Что может предложить нам жестокая история? Смерть от удушья, яд, быстро пожирающий внутренности, смерть на костре, в петле, в омуте. Хорошие смерти, надежные, добротные, мучительные. Это как раз то, что я заслужил. Но этого мало. Надо еще что-то. Более изуверское.

Эпилог

Глубокой ночью я вышел из дому. Моя цель — Млечный Путь. Я спустился к морю. На пляже ни души. Море манило к себе. У меня словно за спиной выросли крылья. Легкий ветер овевал лицо. Не раздеваясь, я вошел в воду.

Опять надо мной чернело чистое ночное небо. Мириады сверкающих, перемигивающихся звезд и звездочек. Луна вся в тусклом серебре, покойная и печальная.

Ночной отлив все дальше уносил меня в море. К утру вольюсь в мировой океан. Вольюсь и растворюсь. Жизнь обретала смысл. Жизнь переливалась в смерть. Смерть — в бессмертие.

Необходимые бумаги я подготовил. По достижении зрелости Илюша станет богат как Крёз. Впрочем, сейчас мне не до финансовых тонкостей: у меня на уме была моя жизнь, моя смерть и мое бессмертие. А Илюша преспокойно обойдется без своего безалаберного, эгоистичного и легкомысленного отца. Вряд ли он станет допытываться, откуда у его покойного папаши было столько денег. Уже через неделю я улетучусь из его памяти навсегда. Дети забывчивы. Они не помнят и не почитают своих отцов. По себе знаю.

Я чувствовал себя частью чего-то огромного, непостижимого, вечного. Я почти не прилагал никаких усилий, море работало за меня, волны подхватывали и уносили меня все дальше и дальше от берега. Я перевернулся и лег на спину. Увидел над верхушкой волны, как мелькнул и погас последний огонек на берегу, на верхнем этаже отеля, я остался наедине с самим собой и с чем-то, что неудержимо входило в меня.

В эти мгновения я любил все, что меня окружало. Звезды, небо, луну. Я почувствовал себя неизбывной частью вселенной. Я был морем. Я был небом. Я был соленым ветром, я растворялся в вечности, как когда-то во Флоренции, где много лет назад я едва не влюбился в девушку, дарившую мне за деньги свою любовь. Скоро я стану мерцающей звездочкой и закреплюсь на небосводе в виде нового космического объекта. Через год меня откроет очкастый астрофизик из Пулковской обсерватории и даст мне какое-то имя. Поскольку мне посчастливилось родиться под знаком Девы, скорее всего, мне просто присвоят номер.

Море было теплым, приветливым, обманчивым, опасным и ласковым. Хорошо в такой воде вены резать. Умирать будет легко и приятно. Но у меня с собой не было ни одного остро режущего предмета.

Одежда, намокнув, сковывала движения. Надо освободиться от нее. Не то пойду ко дну до того, как успею всласть напитаться радостями общения с вечностью. Снять рубашку было легко, труднее было с носками, и я едва не захлебнулся. Туфли я снял раньше, еще на берегу. Начал стягивать брюки, и тут что-то острое впилось мне в ладонь, я увидел в лунном свете, как вода вокруг меня окрасилась темным. Кровь. Прорвав мягкую и тонкую брючную ткань, из кармана на свет божий вылез подарок Илюши. Я ухватился зубами за край треугольного камня, поранил уголок губы, но не выпустил камня изо рта. Освободившимися руками стащил с себя брюки. Держаться на воде стало легче. Кровь из пораненной ладони продолжала сочиться. Боли я не чувствовал, но неожиданно появился страх, я знаю, что акулы чуют кровь в воде за много миль.

Отдышавшись, я вынул камень изо рта и принялся его рассматривать. Плоский, с острыми краями. Словно его заточило не время и приливы, а моя шершавая совесть. Теперь есть чем вены полосовать. Я еще раз посмотрел на камень. Загадочный глаз в центре. И тут глаз, отражая свет луны и звезд, узнаваемо блеснул.

Со стороны берега до меня долетел чей-то крик.

…Занимающаяся заря и гаснущие звезды, наверно, видели меня — человека с окровавленным ртом, который усиленно греб к берегу на крик и на свет, появившийся в верхних этажах отеля.