Млечный путь

Лето в тот год выдалось жаркое, сухое. Появятся на горизонте легкие, будто сотканные из птичьего пуха, пустые белые облака и тут же истают на глазах, хотя вот уже целую неделю чувствовалось приближение дождей, духота и томление предвещали грозу.

Жизнь в ауле шла своим чередом. По пятницам, как всегда, наезжали гости, крутились, как белки в колесе, хозяева, и привыкший к этой безобидной с виду кутерьме Куштиряк почти не обращал на них внимания. Деревенский люд с тоской и надеждой взирал на небо, чертыхался на засуху.

Но вот по ночам далеко за горами все чаще стали посверкивать молнии, погромыхивал гром, и над кукольно-разукрашенным домом Гашуры тоже сгущались невидимые пока грозовые тучи.

Как обычно, началось все с незначительного, правда, глупого и смешного события. Как бы ни настаивал и ни уговаривал Гараф своих гостей держаться с достоинством, одна пара все же маленько переступила черту и попала на острый язык женщин Куштиряка. И вот уже несколько дней, соберутся ли они возле колодца, сядут ли отдохнуть в тени дерева на свекольном поле, со всеми подробностями, расцвечивая новыми красками, смакуют услышанное из уст глухой старухи Сагиды.

А случилось вот что. Будто бы собирала старуха эта у лесной опушки хворост и вдруг заметила сквозь листву что-то белое на дереве. Любопытство у женщин сильнее страха. Подкралась старушка Сагида поближе и обомлела: на маленькой, окруженной кустарником поляне лежат, подставив пузо солнцу, мужик и баба, гости Гарафа, и оба голые — в чем мать родила, только головы прикрыты газетой, а вся одежда развешана на ветках...

Так ли было дело, примерещилось ли глухой бабке, но для изнывающих от однообразной, небогатой событиями жизни куштиряковских женщин случай этот оказался ну прямо лакомым куском, божьим даром. И пошла-поехала гулять по аулу веселая и стыдная молва!

Докатилась она и до Голубого Озера. Мансур посмеялся, как все, хмыкнул в усы и задумался. Давно уже, бывая в ауле, он приглядывался к соседям, чувствовал: что-то нечистое, темное творится за крепким забором, плотно закрытыми окнами, и никому это пока невдомек. Даже Хайдар в возмущении стукнул палкой об пол, но заявил, что тут бы в пору милиции заняться, да фактов никаких; не будешь же то ли увиденное, то ли придуманное выжившей из ума старухой нарушением закона считать. Решил Мансур поговорить с Гашурой и подкараулил ее у ворот.

Странный получился разговор. Не успел Мансур упрекнуть Гашуру в неуважении к односельчанам, та сразу же взвилась:

— Какое неуважение? Может, их тоже пригласить за стол?

— Нехорошо все это, Гашура...

— Вот не знала! — расхохоталась она. — К твоему сведению, городские ждут выходных дней как праздника. Только выпадет возможность, все сломя голову бросаются в леса, к рекам да озерам. Простой человек привык питаться в сухомятку, хлебом, луком да колбасой, а наши гости — люди солидные, с положением, им горячая пища нужна. Не могут они без разносолов и хорошей закуски. Ну и удобства всякие, обхождение...

— Дорого, наверно, обходится тебе такой дом?

— Да уж не дешево, — ответила Гашура и вдруг, презрительно усмехаясь, оглядела Мансура с головы до ног: старенький пиджак, истоптанные пыльные сапоги, вид усталый, нездоровый. — Скажу тебе откровенно, сосед, не обижайся, как был ты наивным деревенским мужиком, таким и остался, даже учение не помогло. Неужели думаешь, что я эту ораву на свои кровные ублажаю? Держи карман шире! Дураков нету. Разве легко было построить да обставить такой дом? Все, что имели, в эту прорву ушло. Но теперь, слава богу, расходы наши с лихвой вернулись...

— Вон оно что... — Мансура рассердило, что она, ничуть не стесняясь, хвастливо делится с ним своими тайнами да еще поучает его как мальчишку. Но сдержался, не стал пока спорить. Пусть выложит болтливая баба все свои секреты. Потому он будто невзначай зашел с другой стороны: — А как с законом? Он-то допускает ваши... делишки?

— Удивил! Закону еще доискаться надо, что к чему. Дел ему без нас хватает. Попробуй-ка спроси у моих гостей, сколько они платят за эту райскую жизнь. Если кто не умеет держать язык за зубами, конец, путь ему закрыт, даже к воротам не подойдет. Все делается по уговору, дорогой сосед, и документик имеется, что дом этот построен сообща с моими сестрами. — Уперев руки в раздавшиеся жирные бока, Гашура рассмеялась с победоносным видом и шутливо погрозила Мансуру пальцем: — Смотри же, не проболтайся, я тебе по старой дружбе говорила.

— Дела! — Его поразила ее откровенность. — Как бы боком не вышло все это.

— Эх, Мансур, сосед мой незадачливый! Крутила тебя жизнь, ломала, а все не научился ты уму-разуму. Ну, разве можно жить в наше-то время простаком да без друзей? Но что с тобой толковать! — Она шагнула к резным воротам, обернулась, хихикая: — Может, зайдешь? Чаем угощу, и другое найдется. Хочешь, на будущей неделе подругу привезу. Такому, как ты, бобылю одинокому, в самый раз.

Тут уж Мансур не выдержал, взорвался:

— Не о тебе ли сказано: если у кого воронье в друзьях, то и питаться ему падалью! Ни стыда, ни совести, тьфу!