«Начало трагической эры европейского еврейства в ХХ веке было ознаменовано кровавым Кишиневским погромом, который произошел в России в дни православной пасхи, 6 – 7 апреля 1903 г., вызвав подлинный шок во всем мире. Как сообщает Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона (т. 9), Кишинев тогда был губернским городом Бессарабской губернии. Из 108,5 тысяч населения 50240 составляли евреи (46,3%)… За два дня в ничем до этого не выделявшемся обычном современном городе было убито 49 и ранено 586 человек – безоружных, беззащитных, совершенно ни в чем не повинных людей. Более полутора тысяч еврейских домов и лавок разгромлено. Зверства погромщиков напоминали средневековые бесчинства, творимые войсками при взятии вражеских городов. “
..
Дальнейшие события не заставили себя ждать. Характеризуя обстановку, сложившуюся в западных областях Белоруссии после кишиневского погрома, А. И. Солженицын цитирует{95} официальный отчет о последовавшем после кишиневского гомельском погроме 1903 г.: «Поголовное вооружение с одной стороны, сознание своего численного превосходства и своей организованной сплоченности с другой – подняло дух еврейского населения настолько, что среди молодежи их стали говорить уже не о самозащите, а о необходимости отмстить за кишиневский погром».{96} Эта оценка – со стороны «русофильского» фланга спектра общественного настроения.
А вот что говорят о том же моменте истории на «юдофильском» фланге этого спектра: «Гомель в начале ХХ века был одним из самых крупных торгово-промышленных центров «Северо-Западного края» Российской империи. В 1904 г. его население составляло 47289 человек, из которых на долю евреев приходилось 26504 (56%). Евреям принадлежало большинство крупных промышленных предприятий. Среди них следует отметить лесопильный, чугунолитейный, механический, маслобойный заводы, вальцовую мельницу, завод нефтяных масел, спичечную фабрику, несколько типографий. В городе существовали еврейские училища, частные гимназии, прогимназия. В 1898 г. в Гомеле работало 26 синагог. Компактное проживание представителей одной этнической и религиозной группы создавало и условия для возникновения массовых переживаний, и панических настроений. Вот почему известия о происходящих погромах воспринимались так болезненно».{97}
.
Обе оценки согласны в том, что евреев было много, что они были сплочены и организованны, но выводы из них сделаны диаметрально противоположные. С «русофильской» стороны виделась угроза «подъема духа» еврейского реваншизма, с «юдофильской» – панический «упадок духа» и страх перед новыми погромами.
С эвереттической точки зрения обе оценки «правильные» – это типичная социальная суперпозиция, порождающая ветвления альтерверса каждого отдельного представителя социальной группы, составляющей эту суперпозицию.
Какие же ветвления в связи с этим возникли в судьбе Абрама Коваля в 1903 году?
Первое порождено «юдофильским» членом суперпозиции, в котором молодой плотник в провинциальных Телеханах, куда приходили запоздалые известия из Гомеля о страшных событиях, с облегчением увидел, что «погромный вал» до Телехан не докатился. И, как следует из его «канонической биографии», спокойно пошел в армию, отслужил положенный срок, и вернулся домой в 1906 году, когда и до Телехан докатился очередной вал еврейских погромов.
На этот раз остаться в стороне от событий он не мог, вступил в Поалей Цион, участвовал «в беспорядках», преследовался полицией и столыпинскими войсками, бежал в Германию и в 1910 году приехал в США. Это «волокно его судьбы» мы и рассматривали ранее.