Млечный Путь № 1 2020

Розенфельд вытянул под столом ноги и ждал заказ, рассматривая посетителей и пытаясь распознать - кто есть кто. Все ему были не знакомы. Возможно, кто-то из математиков. Возможно даже, кто-то из них присутствовал на похоронах Бохена. Возможно, кто-то после ланча отправится к коллегам разбираться в файлах Бохена. Смогут ли они сложить пазл раньше, чем Розенфельду придется покинуть Принстон? В отличие от него, у них времени достаточно. В отличие от них, он знает, что произошло. Или воображает, что знает.

Когда-то Эйнштейн сказал: "Все знают, что это невозможно, но приходит человек, который не знает, он-то и делает открытие". Достаточно ли быть дилетантом, не знающим, что "это нельзя", чтобы открыть то, мимо чего прошли лучшие специалисты? Достаточно ли поверхностного (а какое еще могло быть у Розенфельда?) знакомства с предметом, чтобы интуиция подсказала решение? Да, многим ученым решение являлось во сне, но перед этим они потратили годы, если не десятилетия жизни, занимаясь упорными и порой, как казалось, безнадежными исследованиями. В науке ничего не дается просто так...

"А я не ученый, хотя и окончил Йель. Подход мой сейчас - подход не ученого, а эксперта-криминалиста. И хватит об этом".

Бифштекс оказался вкусным, но в "Электроне" был вкуснее. Пиво - приятным, но пить в компании Стива, как оказалось, приятнее, чем одному.

Розенфельд заказал черный кофе с долькой лимона и, перебрав в памяти слово за словом все сказанное вчера мисс Бохен, а сегодня - ею и доктором Бауэром, пришел к выводу, что на этот раз все элементы пазла действительно заняли свои места.

И тогда Розенфельду стало страшно.

Он попросил счет и, протягивая девушке кредитку, почувствовал, как дрожат пальцы. Девушка посмотрела ему в глаза - почему? Розенфельд через силу улыбнулся и подумал, что улыбка наверняка получилась кривой.

Выйдя на аллею в послеполуденную теплынь, Розенфельд подставил лицо солнцу, как Бауэр, достал телефон, снял блокировку экрана и внятно произнес имя мисс Бохен, записанное в памяти.

Ему приятно было это имя произносить, уж в этом-то он мог себе признаться.

***

- Доктор Розенфельд? Извините, я занята.

- Я отниму у вас несколько минут, не больше.

Молчание.

- Мисс Бохен?

- Да...

- Я спросил...

- Я слышала... Я думаю... Я не знаю.

- Вы знаете, - мягко сказал Розенфельд. Он сам не предполагал, что может говорить таким мягким, чуть ли не упрашивающим тоном.

Помолчав, она сказала:

- Хорошо. Я у себя.

Розенфельд хотел сказать: "Буду минут через десять", но произнес совсем другое, чего говорить не собирался:

- Все хорошо, мисс Бохен. Все будет хорошо.

Розенфельд терпеть не мог банальностей. Может, это произнес не он?

Пройти к отелю можно было по прямой аллее, там и указатель стоял, но Розенфельд пошел в обход, мимо домика Эйнштейна, мимо физического факультета, мимо студенческой студии, мимо странных сооружений, похожих на органные трубы, мимо методистской церкви, заросшей плющом. Он не думал о том, что скажет, не думал о том, о чем промолчит.

В голове, как назойливая муха, вертелась мелодия песенки, которую напевала ему в детстве бабушка, когда брала его на руки, а он - ему тогда и двух лет не было - обнимал ее за шею, ему было хорошо, он засыпал и во сне видел такое, чего никогда не сможет увидеть взрослый.

Он подумал, что давно забыл эту мелодию, очень смутно помнил бабушку, умершую через год, он вообще не помнил себя в двухлетнем возрасте. Первое его отчетливое воспоминание: ему пять или шесть лет, он выбегает на дорогу, чтобы поймать унесенный ветром воздушный шарик, а навстречу мчится зубастый, клыкастый, рычащий и звенящий монстр, готовый его проглотить и прожевать.

Соседский взрослый мальчик на новеньком мотоцикле, подаренном к семнадцатилетию.

Странная штука - память, подумал Розенфельд.

Мелодия была из старого анимационного фильма "Белоснежка и семь гномов", которого он не видел, это был фильм детства бабушки, там, в вовсе не его прошлом, фильм и остался.

Он постучал в дверь, мисс Бохен открыла, посторонилась, он вошел и пропел мелодию вслух, почти не исказив, и даже слова вспомнил, хотя слова были не от той мелодии и не из того фильма. Это и не слова были, а звуки, которые возникли не в этом мире, не у него, но, тем не менее, предназначались единственному существу, которое могло их понять.

Дженнифер подняла на него сначала удивленный, потом понимающий взгляд и молча кивнула. Глаза у нее были не синие, а почти черные. Наверно, ультрафиолетовые.

- Можно, - тихо произнес Розенфельд слова, которые он говорить не собирался, - я посижу рядом с вами? Здесь и сейчас.

Он чувствовал себя ребенком, у которого нет нужного запаса слов, чтобы рассказать сон. Он мог сон пропеть, но уже забыл мелодию.