Млечный путь № 4 2016

– В общем, я сумел выдержать введение шести сантиграммов^{1} яда из образцов крови жертв, – продолжил он. – Начал я с небольшой дозы в два сантиграмма. Я ввел ее себе подкожно в правую руку. Потом я стал медленно дополнять полученную дозу до трех, а затем и четырех сантиграммов. Никаких заметных изменений я не почувствовал, кроме небольшого головокружения, еле заметной потери пространственной ориентировки, выраженной апатии, а также исключительно сильной и продолжительной головной боли. Зато пять сантиграммов дали уже заметный эффект. Головокружение и потеря пространственной ориентировки стали мучительными. А когда я ввел шесть сантиграммов, то есть все полученное из образцов крови, то по-настоящему испугался, что расстанусь с жизнью прямо сейчас, в этой лаборатории.

Вероятно, с моей стороны было не слишком благоразумно делать себе такие инъекции в тот день, когда я, можно сказать, перегрелся и переутомился, долго и упорно занимаясь этим делом. Но, как бы то ни было, последний сантиграмм, добавленный к предыдущим пяти, заставил меня испугаться, что именно он и завершит мой эксперимент раз и навсегда.

Через три минуты после инъекции головокружение и потеря пространственной ориентации настолько усилились, что хождение стало почти невозможным. Еще через минуту меня внезапно охватила слабость, а серьезные трудности с дыханием заставили меня осознать, что мне просто необходимо ходить, махать руками, словом, как-то двигаться. Мне показалось, что легкие у меня слиплись, а грудные мышцы отказываются работать. Все поплыло у меня перед глазами, и вскоре мне пришлось двигаться по лаборатории неверными шагами, сильно опираясь на край стола, чтобы не упасть на пол. Мне показалось, что я несколько часов с трудом ловил воздух. Это напомнило мне о том, что я испытал когда-то в «Пещере ветров» у Ниагарского водопада, где в атмосфере больше воды, чем воздуха. Судя по часам, такое предсмертное состояние длилось всего двадцать минут. Но такие двадцать минут невозможно забыть, и я советую всем, кто по глупости решится повторить мой эксперимент, остановиться на уровне пяти сантиграммов.

Сколько ввели жертвам, доктор Нотт, сказать не могу, но наверняка намного больше, чем ввел себе я. Шесть сантиграммов, которые я выделил из образцов крови, это всего лишь девять десятых грана. Полагаю, я ответил на ваш вопрос.

Доктор Нотт был так ошеломлен, что не сумел ничего произнести.

– Так что же это за смертельный яд? – продолжал Крейг, предвосхищая наши вопросы. – Мне удалось получить его образец в Музее естественной истории. Он содержится там в небольшой тыкве, которую иначе называют калабаш. Это черноватое хрупкое вещество покрывает стенки тыквы, как если бы его налили туда в жидком виде и оставили высохнуть. По сути, так и поступают те, кто изготавливает этот яд в ходе длительного и частично тайного процесса.

Он положил тыкву на край стола, где мы все могли ее видеть. Честно говоря, мне даже смотреть на нее было страшно.

– Первым привез это вещество в Европу известный путешественник сэр Роберт Шомбург, а описал его Дарвин. Сейчас оно есть в продаже, и его можно найти в «Фармакопее США» как лекарство. Оно используется как стимулятор сердечной деятельности, но, разумеется, в минимальных дозах.

Крейг открыл книгу на заложенной им странице:

– По крайней мере, один человек в этом помещении может оценить характерные особенности того эпизода, который я собираюсь прочесть. Он иллюстрирует, как выглядит смерть от этого яда. Два туземца из той части света, откуда происходит это вещество, однажды вели охоту. Их оружие составляли духовые трубки и колчаны с тонкими, изготовленными из бамбука стрелками, чьи кончики были смазаны этим ядом. Один из них пустил стрелку вверх, но промахнулся. Стрелка отскочила от дерева и упала на самого охотника. Вот как описывает другой туземец то, что произошло дальше:

«Куакка вынимает стрелу из плеча. Молча. Кладет ее в колчан и бросает его в ручей. Отдает мне духовую трубку для своего маленького сына. Говорит, чтобы я передал его прощальный привет жене и всей деревне. Потом ложится на землю. Его язык больше не шевелится. Глаза не смотрят. Он складывает руки. Он медленно перекатывается. Его губы двигаются без звука. Я слышу его сердце. Оно стучит быстро, а потом медленно. Куакка выстрелил свою последнюю стрелку вурали».

Мы переглянулись, чувствуя, как нас охватывает ужас. Вурали. Что это? В помещении несколько путешественников, побывавших на Востоке и в Южной Америке. Кто знаком с этим ядом?

– Вурали, он же кураре, – неторопливо пояснил Крейг, – это хорошо известный яд, которым в Южной Америке, в верховьях Ориноко, смазывают кончики стрел. Его основной ингредиент добывают из коры дерева стрихнос токсифера, от которого получают и рвотные орехи.

И тут меня осенило. Я быстро бросил взгляд в ту сторону, где чуть позади миссис Ролстон сидел Вандердайк. Как подсказали мне его каменный взгляд и затрудненное дыхание, он понял, что значит эксперимент Кеннеди.

– О Господи, Крейг! – выдохнул я. – Рвотное!.. Скорее!.. Вандердайк…