Всегда элегантный и хорошо одетый, вежливый и интересный, Балабуха легко покорял сердца и души слабого пола. Пока была потребность - активно пользовался этим. Выбрав Татьяну, остановился. Хотя вообще то скорее Татьяна его выбрала. Впрочем, эту историю пусть она сама и рассказывает, я лишь констатирую факт - биография Балабухи была очень мужской и в этом смысле.
Мои романы Балабуха воспринимал... пожалуй, так: с одобрительным юмором. Веселился - но ему было приятно, что друга любят, что у него и здесь все хорошо. Он считал естественным, что, оставшись один, мужчина не уходит в монастырь. Но при этом как минимум в двух случаях относился к моим дамам настороженно... и в обоих случаях оказался очень прав.
Продолжением личных качеств стало особое положение Балабухи в литературном мирке. Он был носителем высочайшей профессиональной культуры. Мало того, что знал все. Буквально ВСЕ! Мне доводилось называть ему обрывки каких-то сюжетов - сам не помнил, откуда это взял. А Балабуха помнил. Он мгновенно говорил, из какой книги этот сюжет, этот герой, эта коллизия. Откуда взято, кто написал произведение, когда.
Балабуха безошибочно определял, относится ли написанное к научной фантастике, научно-литературному жанру или к художественно-научному. До встречи с Балабухой я и понятия не имел, что такие различия вообще существуют.
Последний классик советской фантастики, он лично знал Пухова, Бритикова, Войскунского, Казанцева, Можейко, Варшавского. У него было свое мнение об Яне Ларри и Иване Ефремове, с которым он обменивался письмами. Он прекрасно знал биографии Конан-Дойля и Жюля Верна, классиков американской фантастики.
Кто в России знает, что Жюль Верн - непревзойденный мастер слова? Что он - автор песни "Марсовые", ставшей народной песней французских моряков парусного флота?
Веллер подал, как великое открытие - Сильвер был вовсе не судовой кок! На судне Флинта он был главой абордажной команды! Это перевод неверен, в представлении не одного поколения россиян Сильвер так коком и остался... И получилось в лучшем случае непонятно: сам капитан Флинт боялся скромного кока...
Когда я сказал об этом Андрею - именно как об открытии Веллера - он только пожал плечами: да кто ж этого не знает? Он-то - знал, и давно.
Андрей Дмитриевич очень точно показывал, что в произведении хорошо, а что - не очень. Какую линию сюжета стоит развить, а что лучше вообще опустить.
Он был потрясающим стилистом. Порой наши корявые строки вызывали у него почти физические мучения...
- Хочешь, покажу как?!
- Давай!
...За полчаса из страницы остается два абзаца, и автор пребывает в недоумении - это же так просто! Почему он сам не додумался?!
Балабуха любил вовлекать в литературный процесс, любил помогать и учить. Причем у него получалось! Ему нравилось, когда и у других получалось тоже. Как искренне он поздравлял каждого из нас с новой книгой!
Стоит посмотреть, как и что писал Балабуха о коллегах. Лучше всего читать об этом в книге, где собраны рецензии, предисловия и послесловия Балабухи к произведениям множества коллег{6}. Все у него ну прямо такие гениальные! Вдохновившись, хватаешься читать этих "гениев"... с недоумением откладываешь книгу, а потом пристаешь к Балабухе - ну чего ты их так расписал. Однажды Балабуха долго рассказывал, как трудно шел имярек к литературному труду, как полезно ему помогать. В другой раз огрызнулся:
- Тебе жалко!?
...Ему нравилось поддерживать и хвалить. Он старался видеть хорошее там, где его было маловато.
Недостатки тоже были.
Один из них - Балабуха терпеть не мог дураков. Не только клинических, которые тоже не сами выбрали родиться людьми с природной нехваткой ума... Он не любил, не уважал даже людей, не способных понять какие-то сложные вещи. Ограниченных.
- Он же не виноват!
Андрей Дмитриевич соглашался, что не виноват, но все равно не любил.
Особенно же не любил, не уважал тех, кто не способен или не хочет учиться. Горячо поддержал тезис: "Не стыдно не знать; стыдно не хотеть знать". Огорчился, что это слова Горького - многопочтенный Алексей Максимович входил в число немногих писателей, которых Балабуха воспринимал очень кисло. Узнал, что мой прадед называл Горького не иначе, чем "босяк", - очень обрадовался.
Высоко оценил рассуждение Тургенева: "Тебя вывихнули с детства? Так тебе уже 35! Пойди и ввихни себя обратно".
Балабуха не признавал слабаков, которые не хотят себя "ввихивать" туда, куда им надо или хочется. Не без его влияния я сформулировал: не умеешь писать книги? Подумаешь! Я, когда родился, даже ходить не умел!
Этому рассуждению Балабуха тоже веселился.
Был он сноб интеллектуальный, и не только. Познакомились мы с ним, когда ученик Андрея Дмитриевича нашел меня и передал его просьбу - позвонить. Встретились в кафе Союза писателей. Андрей Дмитриевич наговорил кучу комплиментов, позвал в свою секцию в Союзе...