MMIX - Год Быка

Выходом из ситуации будет напомнить, что Берлиоз как коллективный образ – это в том числе и Булгаков. И наоборот, Булгаков как личность – это в том числе Берлиоз. Мы уже предполагали, что отрезанная в начале 1930-х годов голова Берлиоза – это творческая часть гуманитарной интеллигенции. Такие гении как философ Лосев, экономист Кондратьев, историк Гумилёв и сам Булгаков вынужденно творили в отрыве и изоляции от омертвевшего корпуса гуманитарной науки. Поэтому настоящим Предтечей является не только сам Булгаков, но собирательный образ головы Берлиоза.

Но мы ещё не закончили отслеживать параллели между завершением 23 главы и её началом. Теперь место на верхнем ярусе Башни занимает сам Воланд. Двойная параллель с главой о Казни дополняется известной нам связью между обликом Воланда и последним портретом Иешуа. Теперь уже вверх по лестнице поднимается не толпа преступников, а один только барон Майгель. Его образ воплощает в себе отрицательные черты негодяев, которые прикладывались к колену «королевы бала». И снова одна общая чаша соединяет двух обвиняемых – Воланда и Майгеля, как некогда Иешуа и Дисмаса. Для души Дисмаса спасением является смертельный удар в сердце, а для души смертного человека Иешуа – исполнение его судьбы, разделённая общая чаша с последним разбойником. Спустя две тысячи лет, эту общую чашу с Воландом снова разделяет душа – Маргарита.

Но позвольте, спросит внимательный читатель, отчего же Воланд – обвиняемый вместе с Майгелем? Где об этом написано у Булгакова? Да здесь же в 22 главе, и раньше – в 13 главе, где Воланд называется дьяволом. Поэтому Автор и подает нам сначала эту версию, чтобы мы научились противостоять навязываемому мнению. Когда настанет тот самый день полночи, точное время которого известно лишь ему одному, Воланд окажется на одной доске с Майгелем, Иисус будет приравнен к Антихристу. Выбирать между ними придётся каждому самостоятельно. И от этого внутреннего выбора будет зависеть не карьера, и не политический режим, а всё дальнейшее течение жизни.

Однако, это настолько серьёзная тема, что мы не имеем права оставить её недосказанной или же исказить восприятие читателя недостаточно чётко разъясненными параллелями. Речь идёт не о параллелях между главами, сценами или эпизодами Романа, а о тех параллелях с реальной жизнью, которые мы уже установили с помощью «девятого ключа». Ведь у кого-то может возникнуть ожидание, будто второе пришествие как-то связано с завершением уже рассмотренных циклов российской истории и политики. А это не совсем так. Если же ожидания будут не совпадать с реальностью, то и без того существующий скепсис может превратиться в разочарование. Но это ведь неправильно, когда вероятность высадки инопланетян на летающих тарелочках оценивается творческой общественностью выше, чем наступление гармонии в делах человеческой цивилизации.

55. О пользе скептицизма

Благодаря любезно оставленным Автором и найденным нами ключам от Лабиринта Идей мы убедились, что текст Романа представляет собой вовсе не хаотический вихрь фантастических образов, «а вереницу прочно увязанных силлогизмов, которые оценили бы по достоинству такие знатоки, как Секст Эмпирик, Марциан Капелла, а то, чего доброго, и сам Аристотель». Заметим, что «четвёртый ключ», с помощью которого кульминационные главы прочно увязаны с предшествующим сюжетом Романа, заимствован Автором как раз у Аристотеля. Классическая теория драмы в её первозданном дионисийском смысле как раз и предусматривает обязательное повторение трагедии в виде фарса. Так что шутовская фраза Бегемота – всего лишь подсказка Автора, где искать ключи для превращения комедийной словесной пачкотни в стройную логику истолкования. Но в таком случае нам стоит узнать также, чем прославились ещё двое упомянутых авторов.

Секст Эмпирик – один из классиков античной философской школы «скептицизма», задолго до Декарта провозгласившей принцип сомнения как основы для научного анализа явлений. В нашем случае Автор явно призывает отнестись с сомнением к лежащей на поверхности версии происходящего, применить к тексту десять принципов античного скептицизма, то есть детально изучить взаимосвязи каждого из героев, в зависимости от места, времени, взаимных положений и так далее.