За все в жизни приходится платить – тем более за победу над своими внутренними демонами. Демарш Сахарова-Турчина стоил одному ссылки, другому – высылки. Однако речь даже не о личных судьбах, а о судьбе целой цивилизации. Парадоксальным образом именно раскол и скандал в советской науке подорвал позиции политиков, рассчитывавших на развитие науки и техники для военно-политического доминирования в мире. В результате победила партия «королька» Брежнева, на словах клявшегося в любви к науке, а на деле – признавшего и реально поддержавшего лидерство США.
Но может быть, у русского Медведя и вовсе не было шансов, и 40 лет назад иссяк потенциал, заложенный Капицей и Курчатовым, Бартини и Королевым? На этот вопрос абсолютно однозначный ответ дает книга Турчина «Феномен науки», которая в 1969-м уже была набрана в типографии для издания, но в результате всех политических событий так и не увидела свет в Советском Союзе. Впервые на русском ее издали только в 93-м. Нет смысла и возможности пересказать содержание этой книги, оно слишком плотное и цельное, чтобы ужать ее до краткой рецензии. Поэтому поступим по-другому, попытаемся обозначить место, которое было по праву предназначено ей в судьбе нашей Принцессы – современной науки.
Как вы должны помнить, мама нашей Принцессы умерла сразу после ее рождения. Согласно правилам нашей расшифровки символов речь идет, очевидно, о картезианской науке, скончавшейся при рождении современной квантовой физики. Хотя при этом все фрейлины – философия, идеология и прочие гуманитарные приложения сохранили верность прежней картезианской картине мира, хотя и не чаяли сердца в новорожденной, сохраняя ее в строгой изоляции от остальной части элиты. Если говорить совершенно серьезно, уже без метафор, то современная наука как сообщество повторяет в своем развитии те же самые фазы, что и картезианская наука. Но повторяет в ускоренном темпе, на совершенной иной ресурсной основе и в новом практическом качестве. Я не буду приводить подробную аргументацию – кому интересно, могут посмотреть в книге «Государство и Традиция». Но сравнение биографий прежней и новой науки приводит нас к довольно любопытным параллелям.
Опустим моменты рождения двух научных сообществ и зафиксируем момент первого появления на широкой публике. Для картезианской науки таким моментом является Открытие Америки. Ошибочное сообщение Колумба об открытии западного пути в Индию сделало фактом общественного сознания шарообразность Земли. Это означало качественное усложнение структуры сознания – видимая реальность плоской земли оказывается мнимой, а абстрактное представление о Земном шаре становится подлинной реальностью. Привыкнув к этому несовпадению видимости и реальности, следующим шагом уже можно принять систему Коперника вместо Птолемея. Следующим естественным шагом распространения нового мышления – абстрактного, но все ещё отождествляемого с реальностью – становится его распространение Декартом на всю видимую Вселенную. Абстрактные модели Земли, Солнечной системы и Вселенной дополняются методиками, выраженными в законах Галилея, Кеплера и Ньютона. Наконец, окончательным завершением экспансии картезианского мышления становится дерзкая попытка распространить его на сам субъект познания. Кант создаёт абстрактную модель Чистого разума, а Гегель формулирует законы диалектики. Однако, вершина познания, видимое завершение абстрактного картезианского мировоззрения парадоксальным образом оказывается проявлением всех заложенных в нем противоречий. Идея «вещи в себе» взрывает тождество абстрактной модели и реальности, а идея эволюционной космогонии открывает путь к модернизации картезианской науки, завершающейся ее смертью и рождением современной Науки.
Теперь, собственно, параллели в этапах развития современной Науки. «Открытию Америки», увы, соответствует первое применение атомной бомбы этой самой Америкой. Как там пел Министр-Администратор: «Пальнул я в девушку, пальнул в хорошую?». Типично американский подход, Вы не находите? Однако затем в судьбу Принцессы вмешивается русский Медведь. Настоящий коперниканский переворот в глобальном сознании происходит после испытания русской атомной бомбы. Шарообразность Земли лишь подтверждала обращение Солнца вокруг него. Наличие самой мощной бомбы у самой богатой страны вполне соответствовало имперским правилам миропорядка, заложенным артиллеристом Бонапартом. А вот появление такой же бомбы у косматого русского Медведя – это уже удар под-дых всей прежней системе. В конце концов, никто из королевских фрейлин и министров, никогда не считал Принцессу значимым фактором в придворных интригах, скорее, наоборот. Потому собственно к ней все хорошо и относились. А тут выясняется, что вовсе не современная наука вращается вокруг политики, а даже совсем наоборот. И русский Медведь, и американский Администратор оказываются связаны с судьбой Принцессы и через неё друг с другом.